Стойте твердо в вере и незыблемо,
страха же человеческаго да не убойтеся и не
ужасайтеся. Господа же Бога нашего святите,
и в сердцах ваших прославляйте, и Той будет
нам, грешным, во освящение, яко с нами Бог…
Протопоп Аввакум. Послание ко всем верным
О жизни протопопа Аввакума написано множество научных трудов и публицистических сочинений. Значительное количество произведений литературы, посвященной осмыслению феномена личности Аввакума, предметом своего рассмотрения имело различные аспекты деятельности старшего священника г. Юрьева-Поволжского. Многие писатели акцентировали внимание на литературном гении протопопа-старовера. Дореволюционные историки и богословы, преимущественно принадлежащие к церкви господствующего вероисповедания, пытались вырвать из общего контекста сочинений Аввакума отдельные фразы с целью компрометации воззрений священнопротоиерея в догматическом отношении или лично-нравственном. Однако каждому непредвзятому и знающему читателю должно быть понятно, что ложность и натянутость этих обвинений не выдерживает никакой здравой критики.
Возможно, ли рассматривать Аввакума и то, что он нам оставил, с точки зрения агиографии? Свят ли Аввакум? Конечно, и данный вопрос в своей категоричности выглядит бессмысленным. Святость, прежде всего, есть предмет веры. Вместе с тем вера и религиозные убеждения человека — это место, куда не может достучаться даже Сам Господь без согласия на то человека.
Глава I. Последний день
Свежее и молодое апрельское утро. Далеко еще до щебетания теплолюбивых птиц — ластовок и соловьев. Но весна давно уже шепчет на ухо раскрывающимися почками и дышит в затылок прохладным ветром. Да и холодок не шибко пробирает нонче, только и всего, что щиплет немного. Жить бы еще да жить, да обличать блудни еретические, находясь в численном меньшинстве, но в духовном превосходстве и силе. Шестьдесят два года — пусть и лета преклонные настали, да ноги еще ходят, сила дюжая в руках чувствуется, рассудок пока не отказывает, и громкое его слово подобно птице бесконечно свободными взмахами крыльев расходится, рассылается во все концы Руси-Матушки. Много делов богоугодных и подвигов сотворил бы железный протопоп. Дожил бы он, наверное, до того момента, когда все, кто верен старым заветам остался, явили свою духовную силу в противовес сибирской дыбе — помощнице верной во исполнение царевых и синодальных указов. Дожил бы, да, наверное, уж Сам Господь Бог говорит Аввакуму: «Довольно, Петрович, сколь мучить будешь себя да истязать, потерпи еще немного, последнее искушение — и обретешь Царствие Небесное».
Сопротивлялся Аввакум гласу сему, не покидавшему его от начала «Никонового троеперстия», и думал: «А не от лукавого глас этот мне будет? Не бесом ли в радость сия потеха надо мною?» И еще ранее изрекал: «Хотел на Пашкова кричать: «Прости!» Да сила Божия возбранила, — велено терпеть». Как бы ни думал протопоп отяжелевшей от пыток и лишений головою, но, по его воле али без оной, пришлось Аввакуму встать в свое последнее весеннее утро и вообще в последнее утро его жизни земной и костром утвердить преданность Своему Господу.
Костер пылал не более двух часов, до тех пор, пока от огнища не остались дым и пепел, еще теплившийся на фоне раннечасовой апрельской прохлады. Смерти ли страшился проповедник старых порядков, когда увидел зловещий сруб, весь исчерненный смолою, столбы, к которым будут привязаны Аввакум и его ближайшие соратники? Не конец временного земного бытия вводил в трепет Божьего служителя, но обида, до слез нестерпимая, словно сшибающая голову с плеч, со всех сторон беспощадно сжимала пламенное и открытое сердце. Обида тем, что не суждено уж ему, «грешному Аввакуму», как он сам любил выражаться, порадоваться теплой весне, набраться сил телесных и духовных и встретить Воскресение Господне. Не служить теперь ему всенощную службу под открытым небом под покровом вековых сосен, елей и кедров, не поднимать Святой Потир и не возглашать: «Святая святым». Не плакать по земле русской, не утешать простых людишек, загибавшихся под царевым и патриаршим ярмом.
Отныне святой мученик предстоит престолу Господа, молит Всевышнего о судьбе умирающей Руси. Остался пепел от Аввакума и еще троих его ближайших сподвижников. Последние их мучения проглотил огонь. Поднялся молодой весенний ветер, свежий и холодный, вихрем вознес ввысь серые частички золы и погнал по всей русской земле. Только и беда вся в том, что не удобрил пепел мученика Аввакума плодородную землицу русскую, но попал ей соринкой в глаз, из-за чего все пошло у нас вкривь и вкось, все рвами и буераками. С той поры не видим ровной дороги. И всего-то пользы от сгоревшего костра, что потешило его пламя бесовское самолюбие церковных приспособленцев, которым за подобострастие и притворную преданность царю вешали на шеи золотые панагии. У писателя Юрия Нагибина есть замечательные слова: «Почему неправая власть так нуждается даже в мнимом изъявлении покорности, мнимом раскаянии тех, кого считает виновными в тяжких против нее, власти, прегрешениях? Может, потому, что власти нужна не преданность, не союзничество, основанное на единоверии, а только слепое послушание, пусть даже неискреннее, обманное, но полное и безоговорочное, проще — рабье. Тогда власть осознает себя силой».
Одну лишь плоть Аввакумову стерло пламя с лица земли, но о его духовную силу, которую переняли единомышленники, споткнулись и угасли все остальные костры, когда-либо горевшие под самыми стойкими христианами. Совсем иная польза духовная зрима от костра Аввакумового. Вместе с пеплом протопопа разнеслась по всей Руси духовная сила защиты русского народа и его православия.
То, о чем думал Аввакум в последние минуты своей жизни, в поэтической форме передал писатель Юрий Нагибин: «Опахнуло протопопа, рассеяло дым на мгновение, и в тонком золотом лучике, пронизавшем тьму грядущего, узрел он тех, кто через века подхватит его слово и его подвиг. И сразу радостно затосковал о них Аввакум. С теми, кого он любил при жизни, он встретится скоро, с иными — лишь только кончится эта телесная мука, и Господь примет его освободившуюся душу в свежесть рук Своих. С другими — малость позже, когда придет их недалекий черед, но те, что подымут, оберегут и понесут дальше его слово, еще томятся во тьме предбытия, они родятся на свет Божий еще ох как не скоро! И пройдут века — века, прежде чем он встретится с ними в раю».
Дата 14 апреля 1682 года стала символическим рубежом, когда на костре вместе со священником Аввакумом сгорела Святая Русь, истинная Россия. Сказание о птице фениксе станет ли реальностью?
Глава II. «Аще кто печется о законе божествнном, тому подобает стояти и за мирскую правду»
Так кем же был и за что боролся и пострадал неумолкающий огненный протопоп Аввакум, столп и защита древлеправославных христиан, сын простого деревенского священника Петра Кондратьева и глубоко религиозной, богобоязненной и благочестивой матери Марии, которая впоследствии приняла иночество с именем Марфа. До нас не дошли подробности об Аввакумовом детстве и юности, но можно с уверенностью сказать, что ребенок рос и воспитывался, как и все его сверстники-современники, по исконно русским традициям и обычаям в духе православного христианства, патриархально-бытового уклада семьи и по нормам, закрепленным в писании Домостроя. Бытие русского человека пронизывали строгие и разумные правила христианской жизни, ревностное соблюдение церковного устава и, самое главное, любовь к Богу, к людям и патриотические чувства к отечеству. Так веками жила древняя Святая Русь. Глубоко христианское воспитание и набожность Аввакум, судя по его «Житию», получил от матери. «Мати же моя постница и молитвенница бысть, всегда учаше мя страху Божию», — пишет протопоп о своей родительнице. Но что выделило Аввакума из общей массы простых русских людей и духовенства, по причине чего перо истории внесло в человеческую биографию его имя?
Отличительная черта характера и образа жизни протопопа Аввакума состоит в том, что этот священник все время говорил правду и только правду. Менталитет данного человека насквозь пропитан небоязнью открыто обличать ложь, исповедовать правду и стремиться к ней до конца, во всей полноте и совершенстве, не допуская притворства и иезуитских приемов двусмысленности, которыми успешно пользовался властолюбивый Никон. Аввакум завсегда придерживался четкого нравственного правила: «Сказывай, небось, лише совесть крепку держи». «А что противимся друг другу — пускай так! Тако истина и правда больше сыскиваются. Грызитеся за Христа гораздо! Я о сем не зазираю. Токмо праведнее и чистою совестию разыскивайте истину». Фактически прямота ревнителя старины и стала глазным бельмом никоново-алексеевской шушере, да и двум самым главным предстоятелям: ненасытно гордому патриарху и бесхарактерному царю. Ничто так не отличает русский народ от других народов, как удивительное терпение. История России, с одной стороны, представляет собою действие промысла Господня над нашим отечеством, но с другой, кажется она злой шуткой над русскими людьми (выражение, конечно, очень гиперболизировано). Тем не менее история поворачивается так, будто русского человека прокручивают через винты и сетки мясорубки, а он, гонимый шнеком, молчит да молчит, терпит да терпит. Только особенность у нас такова, что молчание и терпение не сходятся с мыслями разума и чувством духовной свободы личности. И зачастую о последнем факте все время пытаются умолчать. Так, наверное, Сам Всевышний вмешивается в «советы нечестивых» и устраивает все несколько иначе, нежели они предполагали, что и случилось в XVII веке, при очередной попытке идеологической диверсии, нацеленной на Россию. Хотелось «справщикам» полностью уничтожить Православие на Руси, ан и не вышло до конца. Господь нашел себе избранника, чьими устами говорила Россия сама за себя.
Аввакум ратовал за правду еще молодым священником. И, что поразительно, он обличает в грехе и неправде не только простых прихожан, но направляет свое могущественное слово на властных и влиятельных чиновников: воеводу, патриарха, царя. Выступает против их разнузданной вседозволенности и беззаконий. Никогда не молчит, но рубит словом с плеча: «Любо им, как я молчу, да мне так не сошлось». Дает понять, что власть не освобождает человека от исполнения христианских заповедей и церковного устава, что у Бога «все равны, от царя до псаря». Аввакум не лицеприятствует ни перед властью, ни перед приходской старушкой, но всех наставляет в вере и благочестии, указывает на пороки и недостатки. Академик Д.С. Лихачев пишет: «Система Аввакума сбрасывала покровы пышности со всего. Это была система почти натуралистического обнажения действительности. Он восстал против превознесения царя, против превознесения государственного начала во имя ответственности всех и за все — самого последнего человека и за самых последних людей. В его системе ценность человеческой личности была восстановлена независимо от занимаемого ею положения в государстве и в церкви. Поэтому система Аввакума нашла себе наиболее полное выражение в просторечии, в конкретности, в народном языке, в разговорных формах. Он сбрасывал с человека всякую парадность, показывал его в наготе и восстанавливал его ценность самого по себе, независимо от его положения в обществе».3 «В коих правилах писано царю церковью владеть, догматы изменять и святая кадить?»
В своей автобиографии Аввакум описывает несколько случаев, когда по причине ревности о христианских ценностях он претерпевает притеснения. Один начальник у вдовы отнял дочь, чтобы женить на себе супротив воли. Вдова же, не найдя юридической защиты, обращается к защите духовной в лице протопопа Аввакума. Он же не побоялся прийти к высокопоставленному виновнику и сказать ему о несправедливости поступка, за что начальник «пришед во церковь, бил и волочил меня за ноги по земле в ризах, а я молитву говорю в то время». Автор «Жития» умалчивает, по каким причинам другой начальствующий «во ино время на мя рассвирепел, — прибегал ко мне в дом, бив меня, и руки грыз персты, яко пес зубами, и двор у меня отнял, а меня выбил, всего ограбя, и на дорогу хлеба не дал». Аввакум страдает от боярина Шереметьева за то, что, как духовный страж душ человеческих, изгоняет из селения скоморохов, ратуя за достойный христианский образ жизни русских людей. Протопоп отказывает в благословении сыну того же Шереметьева за нехристианский образ жизни: «…велел благословить сына своего Матфея бритобрадца. Аз же не благословил, но от писания ево порицал, видя блудолюбный образ. Боярин же, гораздо осердясь, велел бросить меня в Волгу и, много томя, протолкали». Достается Аввакуму, где он был старшим среди священников, и в Юрьеве-Поволжском за борьбу против злоупотребления церковным многоголосием. Вот что он пишет: «Божиею волею государь меня велел в протопопы поставить в Юрьевец-Повольской. И тут пожил немного, — только осмь недель: дьявол научил попов, и мужиков, и баб, — пришли к патриархову приказу, где я дела духовныя делал, и, вытащи меня из приказа собранием, — человек с тясячу и с полторы их было, — среди улицы били батожьем и топтали; и бабы были с рычагами. Грех ради моих, замертва убили и бросили под избной угол. Воевода с пушкарями прибежали и, ухватя меня, на лошеди умчали в мое дворишко; и пушкарей всоевода около двора поставил. Люди же ко двору приступают, и по граду молва велика. Наипаче же попы и бабы, которых унимал от блудни, вопят: «Убить вора, блядина сына, да и тело собакам в ров кинем!» Аз же, отдохня, в третий день ночью, покиня жену и дети, по Волге сам-третей ушел к Москве». Молодой священник также укоряет в лицемерии жену начальника Ефима Иванова, когда та пришла к Аввакуму и просила помолиться об умирающем муже, который ранее намеревался лишить протопопа жизни. При этом Неонила, жена Ефима, величает Аввакума «батюшко». «Батюшко» же, увидев лукавство, не замедлил обличить его, говоря: «Чудно! Давеча был блядин сын, а топерва — батюшко! Болно у Христа-тово остра шелепуга-та: скоро повинилъся муж твой»… Аввакум молится за обидчика и прощает его.
Духовная жизнь Аввакума показывает, что на нем сбываются слова Священного Писания: «Дети! Вы от Бога и победили их; ибо Тот, Кто в вас, больше того, кто в мире. Они от мира, потому и говорят по-мирски, и мир слушает их» (1 Ин. 4, 4–5). Такой христианский путь был уготован нижегородскому священнику, рождение которого «в нижегородских пределех, за Кудмою-рекою, в селе Григорове», не имевшему саккосов и митр, но вооружившемуся великим даром — силою служения истине. И с помощью этой самой истины, которую Аввакум обрел для себя через каменья и терния, он идет буквально напролом и пытается добиться цели, известной, наверное, только одному ему. И его верным единомышленникам, рассеянным по разным уголкам и закоулкам многострадальной русской земли. Писал Аввакум духовной дочери Морозовой: «Господь грядет грешников мучити, праведники же спасти. Плачемся и воздыхаем, и примем чувство онаго дне, в онь же безвестная и тайная открывый человеком отдаст по достоянию. Страшен Судия придет, и кто против станет Его? Не обленися потрудитися в нынешнем веце, предварим и восплачемся прежде суда онаго, егда небеса погибнут, да милостива обрящем тогда Бога нашего».
Глава III. О свободе совести
На протяжении всей своей сознательной деятельности строгий протопоп жил только своим умом, прислушивался только к своему сердцу и жившей в нем христианской совести. Для него не имели важности ни чины, ни связи. Аввакум не потворствовал патриарху-отступнику Никону и «тишайшему» царю Алексею, которых, словно клещами, сковала химера создания утопической Греко-Российской восточной империи. Не всякому архиерею Аввакум будет целовать руку. Факт хиротонии для него еще не говорит о православности человека. Для Аввакума критерием истины является человеческое сердце, более того, открытое и прямое христианское сердце.
Будучи начитанным и глубоко верующим, свободомыслящим человеком, несмотря на приверженность правилам, протопоп как бы опровергает видимую каноничность и уходит размышлениями в область нравственных взаимоотношений между Богом и человеком. Вот каковы его рассуждения: «Древлее благодать действовала ослом при Валааме, и при Улияне мученике — рысью, при Сисинии — оленем: говорили человеческим гласом. Бог, идеже хощет, побеждает естества чин. Чти житие Феодора Едесскаго, тамо обрящеши: и блудница мертвого вокресила. В кормчей писано: не всех Дух Святый рукополагает, но всеми, кроме еретика, действует».
Русским духом Аввакум пронизан «до мозга костей». В каждое слово духовный писатель вкладывает малую частичку самой древнерусской сущности. И «Житие» его свидетельствует о том, что Аввакум — истинный русский патриот; патриот Руси, ее духа, ее богатого и красочного слова.6 Последним святой мученик владел в совершенстве. Уже в самом начале писания своего «Жития» автор дает понять читателю, что именно родной язык является для него совершенным выразителем истины: «По благословению отца моего старца Епифания писано моею рукою грешною протопопа Аввакума, и аще что речено просто, и вы, Господа ради, чтущии и слышащии, не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами философскими не обык речи красить, понеже не словес красных Бог слушает, но дел наших хощет. И Павел пишет: «Аще языки человеческими глаголю и ангельскими, любви же не имам, — ничто же есмь». Вот что много рассуждать: не латинским языком, ни греческим, ни еврейским, ниже иным коим ищет от нас говоры Господь, но любви с прочими добродетелями хощет; того ради я и не брегу о красноречии и не уничижаю своего языка русского, но простите же меня, грешнаго, а вас всех, рабов Христовых, Бог простит и благословит. Аминь».
Протопоп Аввакум живет только по Христовым заповедям и древним канонам веры православной, но не по лжеуказам патриарха. Протопоп доходит до того, что не считает архиереев за таковых, ввиду непринадлежности их человеческого духа и сердца ко Христу и вере. В результате идеолог старообрядчества о современных ему епископах пишет следующие строки, фактически отображающие духовно-нравственный облик царевых и патриарховых славословцев: «Хороши законоучителя, да што на них дивить. Таковы нароком наставлены, яко земския ярыжки, — что им велят, то и творят. Только у них и вытвержено: «А-се, государь, бо-се государь, добро, государь. Нечево у вас и послушать доброму человеку: все говорите, как продать, как куповать, как есть, как пить, как баб блудить… А иное мне и молвить тово сором, что вы делаете: знаю все ваше злохитрство, митрополиты, архиепископы — воры, прелагатаи, другия немцы русския… «…Медведя Никон, смеяся, прислал Ионе Ростовскому на двор, и он челом медведю. Митрополитище, законоположник, а тут же в сонмище с палестинскими сидит, будто знает».
«А о Павле Крутицком, тот явной любодей, церковной кровоядец и навадник, убийца и душегубец, Анны Михайловны Ртищевой любимой владыка, подпазушный пес борзой, готов зайцов Христовых ловить и во огнь сажать. Он никогда не живал духовно, блинами все торговал да оладьями. Да как учинился попенком, так по барским дворам научился блюды лизать. И не видал и не знает духовного жития».
Не лучше был и третий иерарх, Илларион, архиепископ Рязанский. «В карету сядет, растопырится, что пузырь на воде, сидя, в карете на подушке, расчесав волосы, что девка, да едет, выставя рожу на площади, чтобы черницы-ворухинянки любили. Ох, ох, бедной! — восклицает Аввакум, — некому по тебе плакать».
Протопоп Аввакум продолжает: «А который Бог, понеже бог тьмы ослепил сердца ваши, еже не воссияти вам истины и правды? Прозри безумне! Болишь слепотою неразумия!.. Али ты чаешь, потому святы наши нынешние законоположники власти, что брюха те у них толсты, что у коров, да о небесных тайнах не смыслят, понеже живут скотски и ко всякому беззаконию ползки? Или на то глядишь, что они вздыхают? Не гляди на вздохи их! Воздыхает чернец, что до власти долго не поставят, а как докупится до великой власти, вот уже и воздыхать перестанет».
Зачем было лгать Аввакуму в его положении? Он один из немногих, кто открыто обличал вершителей духовной катастрофы в России. При этом проповедник лишился всех благ земных и добровольно обрек себя на выбранный им путь мученического служения. Аввакум был свободен от всяких взяток и подкупов, независим от тайной царевой полиции и авторитаризма патриарха, ему нечего было терять, и именно поэтому он открыл всю правду, тайно прикрывавшуюся в епископских кругах, но не утаившуюся от зоркого духовного взгляда протопопова. И речь неумолкаемая была подобна острому ножу, пронизывающему само сердце. Жизнь Аввакума свидетельствует о его ярко выраженной духовной самостоятельности и независимости от благословения начальствующих «земских ярыжек».
Своих же чад духовных ревностный пастырь также приучает к духовной независимости и для нравственного облегчения, в условиях отсутствия священника, советует исповедоваться самому близкому человеку, брату во Христе. «Аще священника нужды ради не получишь: и ты своему брату искусному возвести согрешение свое, и Бог простит тя, покаяние твое видев, и тогда с правилцом причащайся Святых Тайн. Держи при себе запасный Агнец».
Благодаря личной духовной независимости и свободе Аввакум от имени Христова проклинает и восточных патриархов, и их лжесобор, учиненный «тишайшим» царем. «Чист есмь аз, и прах прилепший от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: лутше един творяй волю Божию, нежели тмы беззаконных»! Аввакум трезво осознавал, на что он шел и за что боролся. Эту осознанность не затемнила даже личная эмоциональность и вспыльчивость. Аввакум не пал духом, чтобы проклясть собор вместе с Лигаридами, Арсениями и Никоновыми лизопяточниками. Был он прав, сей протопоп: «Ох, бедная Русь! Что это тебе захотелось латинских обычаев и немецких поступков». Показала ведь история эту правоту, и еще покажет…8
Духовную самостоятельность Аввакума, порою зело выдающуюся и доминирующую над всеми окружающими обстоятельствами, протопоп вылил «до дна» в известной борьбе с Никоном и Алексеем Михайловичем, с Арсением Греком и Паисием Лигаридом. Конечно, к этой своре примыкают и Ордин-Нащекин, и боярин Морозов, Стефан Вонифатьев и Федор Ртищев и многие другие лица, заручившиеся «благословениями» восточных и русских патриархов, милостью «помазанника» Божия, российского царя, когда «самые ядовитые из трутней произносят речи и действуют, а остальные усаживаются поближе к помосту, жужжат и не допускают, чтобы кто-нибудь говорил иначе».9 Впереди Аввакума ждал величественный подвиг противостояния «зиме еретической», приравниваемый разве только к подвигу христианских мучеников доникейской эпохи.
Глава IV. Мученичество
Осознавая прямое вмешательство дьявола, стремление его до конца подавить сопротивление противников царевых преобразований, Аввакум находит самое сильное оружие противостояния, коим ревностные последователи Старой Веры пользуются до сих пор. Это оружие — мученичество. Этим самым в личности Аввакума выражается отображение исконного русского духа православия, его светлых истоков, национальных порывов и самобытных глубин. Аввакум узрел единственный путь ко спасению — через мученичество — и ясно осознавал, что иного пути, как только этот, Господь ему не уготовит. В свое время Ф.М. Достоевский на страницах «Дневника писателя» выразил мысль: «Я думаю, самая главная, самая коренная духовная потребность русского народа есть потребность страдания; всегдашнего и неутолимого, везде и во всем. Этою жаждою страдания он, кажется, заражен испокон веков. Страдальческая струя проходит через всю его историю не от внешних только несчастий и бедствий, а бьет ключом из самого сердца народного».10 Прислушиваясь к словам великого писателя, мы говорим: «Это правда». История русского народа — история плача и страдания; история печалования и раздумий; история совершенных грехов и покаянных слез; история поиска правды, история мученичества за нее.
В христианском вероучении одной из наивысших добродетелей, самым ярким доказательством твердой и непоколебимой веры является подвиг мученичества. О терпении страданий, лишений и гонений за веру сказано в самых разных местах Священного Писания. «Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби и страдания несправедливо… Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его» (1 Петр. 2, 19–21). Стремление, а возможно, даже потребность доказать истину ценою собственной жизни изначально заложены в человеке. Для Святой Руси этот подвиг стоит в числе особо почитаемых добродетелей. В русской агиографии подвиг мученичества приобрел национальную окраску. Мученики всегда оставались чуть ли наиболее почитаемыми святыми на Руси. Психологически это обусловлено обостренным чувством сострадания русского народа к бедам, трудностям, лишениям и невзгодам человека. Русские очень чутко реагируют на преуспевающую во всем несправедливость, которая порою заслоняет Высшую Правду. Мученичество, как одно из онтологически высших проявлений человеческого духа, прочно закрепилось в нашем сознании как самый надежный путь к Богу. «Русские бедные, пускай, глупы, но рады, что мучителя дождались, полками в огонь дерзают за Христа — Сына Божия — Света. Мудры бляди, греки, да с варваром турским с одного блюда патриархи кушают рафленых курок. Русачки же миленькие не так. В огонь полезут, а благословения не предадят». Аввакум, как уже выше говорилось, русский не только по национальности, но по духу и убеждениям, избирает этот надежный путь, итог которого — святость. Священномученик-протопоп сам идет по этой стезе и благословляет пострадать за веру и Христа своих сподвижников, единомышленников и членов собственной семьи. Фанатизм, скажут многие. А протопоп нам ответит: «Да что же делать. Пускай, горькие, мучатся все ради Христа. Быть тому так за Божиею помощью. На том положено: ино мучиться веры ради Христовой. Любил протопоп со славными знаться, люби же и теперь, горемыка, до конца. Писано: не начный блажен, но скончавый».
Господь, для укрепления веры, попускает Аввакуму очень тонкое искушение. Ревнителя старой веры возвращают в Москву, сулят различные почести, социальные привилегии и теплые места при царском дворе. Но Аввакум, видя не только попрание православия, но преизобилующие кругом предательство, наглость, лицемерие, трусость и обман, не идет даже на малый компромисс ни в делах веры, ни в нравственных человеческих взаимоотношениях и добровольно обрекает себя на последующие скитания по земле Российской, закончив удивительную и достойную святости жизнь на пустозерском костре. «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель. И многие идут ими. Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7, 13–14). Аввакум пишет о событиях, происшедших с ним в Москве: «Давали мне место, где бы я захотел, и в духовники звали, чтобы я соединился с ними в вере; аз же вся сия яко уметы вменил, да ради Христа приобрящу, и смерть поминая, яко все мимо идет… Я вскочил и пал пред иконою во ужасе велице, а сам говорю: «Господи, не стану ходить, где по-новому поют, Боже мой. Аще и умрети ми Бог изволит, со отступниками не соединюся». А жена Аввакума говорила проповеднику: «Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи. Поди, поди в церковь, Петрович, — обличай блудню еретическую»!
Судя по всему, Аввакум, подобно Апостолу Павлу, горел желанием пострадать за Христа и принять мученическую кончину, о чем недвусмысленно говорит в разных местах своего «Жития»: «Хоть на меня каменья накладут, я со отеческими преданьями под каменья ляжу».
«Выпросил у Бога светлую Россию сатана, да же очервленит ю кровию мученическою. Добро ты дьявол, вздумал, и нам то любо — Христа ради, нашего Света, пострадать… Да что много говорить? Аще бы не были борцы, не бы даны быша венцы. Бог благословит! Мучься за сложение перст, не рассуждай много! А с тобою же за сие о Христе умрети готов».
Десятки, сотни тысяч самых преданных русских христиан на протяжении трех с половиною веков, даже до сего дня некоторые, мучаются «за сложение перст». Никому не ведомо в точности, сколько их полегло по всей русской земле, но ни один из них не забыт у Господа Бога.11 И теперь, спустя время, когда прекратилось открытое гонение за правду, но по-прежнему косвенно продолжается, выдалась нам свободная историческая минутка, словно в бою, переосмыслить безумства прошлого и спросить себя и еще известно кого: «ЗА ЧТО!!!» «То ли наша великая вина, еже держим отец своих предание неизменно во всем? Аще мнится им дурно сие: подобает им извергнути от памяти прежде бывших царей и патриархов и всех русских святых. За что они нам оставили после себя книги сия, за них же мы полагаем душа своя! Аще им ли память честнее творят и святых русских почитают всех, их же мы уставы и предание неизменно держим: за что же нас мучить и губить? А что вы нас клянете, и тому мы смеемся. И ребенок посмеется вашему безумию. Коли нас за старину святую проклинать, — ино и отец вам и матерей подобает своих проклинати, в нашей вере измерших».
Глава V. Стояние в вере
Пятнадцать лет, наполненных дыбами, голодом, избиениями, царевы жандармы склоняли Аввакума сложить трехперстную дулю. Об протопопа и его верных сподвижников стирались веревки, гнулись прутья, ломались крючья, тупились топоры и плахи, рвались цепи, ржавели кандалы. Официальная церковь «благословила» делать кляпы для насильственного причащения! Вся Русь заполыхала, подобно Аввакумову костру, горящими срубами, где горели верные воины Христовы, самые преданные христиане.12 Синодальная пропаганда XVIII–XIX веков сделала свое дело. Церковные историки и писатели уже не находили слов, чтобы в очередной раз унизить и уничтожить старообрядцев, объявляя тех, кто спасался от инквизиторов в тайге, отбросами общества.1 Да и нужно было дело сие делать! Иначе как оправдать самодурство Алексея Романова и Никона? Как придать статус непогрешимости лжесоборам 1654–1666 годов? И как, наконец, сдержать народец русский в узде повиновения, если не спустить на него официальную идеологию «Православие, самодержавие, народность» при обстоятельствах, когда православие для России давно перестало быть образом жизни, но облеклось в казенную мантию; а купола сверху лишь укрывали медленно, но верно разгорающийся пожар внизу? С трудом удавалось сохранить трон императору, кресло — чиновнику, а доходную кафедру — епископу, когда все трое были ненавидимы народом только потому, что верхи не были частью народа, не знали ни его веры, ни его жизни. Ушли в прошлое времена, когда святые князья бок о бок с простыми воинами сражались за Россию на Чудском озере, на Неве, на поле Куликовом, служа не личной выгоде и популярности, но Богу и России?
Аввакум выступает против всего мира. С одиноким священником остается только Христос, давший ему пламенное сердце и правдивое слово. И вот, за Аввакумом потянулись те, кому было больно за Россию. Поддержавшие слово протопопово платили за это кровью. Легче всего управлять людьми, разделив их на «ваших» и «наших», на правых и виноватых, которых впоследствии немудрено уничтожить. Сжечь Аввакума, отрубить ему голову, связать и насильно влить в рот хлеб и вино из потира — было проще простого, но как бесу заставить человека продать душу? Особенно душу подвижника веры?.. Кроме видимой борьбы за Святую Русь царя Алексея и идеолога старообрядчества проходит невидимая духовная брань света и тьмы, а также борьба двух людей, идущих на принцип. Следующим образом о подвиге огненного протопопа пишет Ю. Нагибин: «Не плоть Аввакума, а дух сломить он (Алексей Михайлович. — Авт.) хотел. Иначе не будет прямо его сидение на высоком золотом троне, не покойны в деснице скипетр, а в шуйце держава, не прочна на главе высокая, расшитая алмазами и жемчугом шапка Мономаха и душна, как удавка, золотая цепь нагрудного креста. Вот какой затеялся спор между сыном спившегося деревенского попа и самодержавием государства Российского, вторым царем из рода Романовых».13
Пример стойкости Аввакума показывает нам, русским людям, что нечестивая власть не может позволить себе делать все, что ей заблагорассудится. Аввакум — один из немногих, кто доказал несостоятельность силы скипетра, трона и архиерейского жезла перед высшими духовными ценностями. Темные стороны бытия направили все свои устремления на изъятие у человека этих ценностей, они пытаются из человека как образа и подобия Господня соделать человека-робота, человека-марионетку, послушного в руках врага рода человеческого. «Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Ин. 8, 44).
Таким образом, не обманчиво и не притворно было общее сознание русского народа, когда он осознавал себя в качестве хранителя истинной богоугодной веры, отвергнув от полноты православия даже считавшихся православными греков. Единственным камнем преткновения, об который спотыкался главный человеконенавистник всех времен и народов, являлась Святая Русь, пока еще не утратившая свою святость в духовном разложении, вызванном насаждением чуждых ей ценностей. Но Господь попустил так, что пришлось русскому народу разделиться. Перед каждым встала и встает дилемма: или бороться за Россию, или против нее. Под реформой и последующей смутой кроется духовная борьба Бога с дьяволом. Как сказал Достоевский, Бог с дьяволом борются, а поле битвы есть сердце человеческое, так и в XVII веке происходит очередная духовная битва на поле души Руси и русских людей. Битва, где столкнулись два противоположных мира, в которой люцифер пытается проглотить островок веры под названием Россия. И как всегда, Господь избирает себе человека, наиболее соответствующего качествам бойца, в нашем случае — бойца духовного, не боящегося жизни собственной положить за веру, Отечество и правду. Бойца, воюющего не за награды, чины и дополнительный паек, но за то, без чего нет жизни ни ему, ни его соотечественникам. Диавол же избрал себе то, что ему было близко. Это ложь Алексея Михайловича, лицемерие и трусость архиереев, подхалимство царского двора, не унимаемое стяжательство и идолопоклонство перед чувством властолюбия, бушевавшее в сердце Никона. С таким арсеналом произошло очередное восстание дьявола против Бога в очередной войне, продолжающейся даже до настоящего времени. Трепещущим набатом звучат посреди нынешнего духовного хаоса и подлога слова святого благоверного князя Александра Невского: «Не в силе Бог, а в правде». Эта изреченная истина служит духовным утешением для разрозненных по всему миру, но все-таки единых по общим принципам и убеждениям, христиан — хранителей древнего благочестия, хранить которое и заповедал им воин Христов протопоп Аввакум. «Прежде всего, имейте страх Божий в сердцах своих, да от того научитися и Бога боятися. Се бо чада, заповеди Божия, еже любити Бога всем сердцем и всею душою, и всем разумом, и всем помышлением твоим. Ходящу ти и седящу да парит ум твой горе к Богу, и яже на небеси и яже на земли, видимая и невидимая рассуждая о себе»..
Глава VI. Св. Максим исповедник века семнадцатаго
Момент наивысшего духовного озарения, «звездный час» Аввакума пришелся на время его знаменитого выступления на страшном соборе 1666–1667 годов. «Господь отверз уста мои грешныя, и аз посрамил их, говоря: Вселенские учители, Рим давно пал и ляхи с ним же погибли. До конца остались врагам православным христианам. Да и у вас православие пестро. От насильствия туркскаго Магомеда немощнии есте стали. Так впредь приезжайте к нам учиться. У нас по благодати Божией самодержство, православие непорочно и церковь не мятежная». Здесь невольно вспоминаются слова знаменитого Сократа: «А правду им не очень-то хочется сказать (или слышать. — Авт.), я думаю, потому, что тогда обнаружилось бы, что они только прикидываются, будто что-то знают, а на деле не знают ничего».14 Он посрамил представителей греческой церкви, лжепатриархов, давно уже лишенных своих санов, а потом «восстановленных» за деньги русского царя. Протопоп напомнил всем о наипозорнейшей Флорентийской унии 1439 года, об измене в вере, о захвате Константинополя арабскими войсками, о пестром и нечистом пошатнувшемся православии греков. Аввакум сказал о величии православной веры на Руси, о ее неискаженности и истинности, бережно охраняемой в каждом русском храме, в каждом русском доме. Протопоп укоряет политиканов в рясах: за что же они посадили на скамью подсудимых почти восьмисотлетнюю историю православия на Руси? За что они прокляли ту веру, которой ранее жила и Греция? Аввакум (а позже остальные древлеправославные апологеты) делает абсолютно логичный вывод: ежели Старая Вера является неправильной, заслуживает проклятия, то, согласно определению собора сего, под проклятие попадают и святые отцы, как греческие, так и русские, только за то, что они молились по старым текстам, поклонялись восьмиконечному кресту, творили крестное знамение двоеперстием. Прямо в ад, оказывается, идут страстотерпцы Борис и Глеб, преподобные Антоний и Феодосий Киево-Печерские, Кирил Белозерский, Нил Сорский, Иосиф Волоцкий, преподобный отец наш Сергий, игумен Радонежский, Зосима и Саватий Соловецкие… А нонче-то, дескать, оказывается, вера у них кривотолками преисполнена, следовательно, Богу не угодили. Сам собор вполне серьезно констатировал факт, что «неграмотны де отцы наши были». Духовная сила пустозерского мученика оказалась выше архиерейского сброда, пытавшегося сколотить видимость православного собора, задавившего речи неумолкающего протопопа слепым большинством, тупой массой. Эта свора прокляла Древлеправославие, обвинила русских святых в невежестве и, словно стая дикарей, бросилась с кулаками на Аввакума. Но не из того теста был слеплен огнепальный старовер. Не испугавшись, он спокойно и величаво совершает, на первый взгляд, смешной, но в то же время преисполненный глубокого идейного смысла поступок. Видя безумство толпы, протопоп лег у двери и сказал: «Вы пока мудрствуйте, а я здесь полежу. И отошел аз ко дверям да набок повалился». Такого посрамления архиереи не ожидали.
Глава VII. Собор, которого не было
Какими-то странными анафемами — анафемами волшебными, магическими на бесконечные «веки веком» покрыл и связал сей собор даже малейшее упоминание о Древлеправославной вере, начиная от двоеперстия, заканчивая лестовкой и меднолитыми иконами. Таких кошмарных и кощунственных прецедентов не знала история. Люди скрывались, сходили с ума от самодурства и жестокости светских и церковных чиновников. Бежали в степи, в леса, за границу. Запылали гари 15. Очевидно, мало чем подействовали слова идеолога старообрядчества на Алексея Михайловича: «Ведаю разум твой, умеешь многими языки говорить. На што в том прибыли? С сим веком останется здесь, а о грядущем ничим же пользуется. Вздохни-тко по старому, как при Стефане бывало, добренько и рцы по русскому языку: Господи помилуй мя грешнаго А Кирие элейсон оставь: так ельняне говорят, плюнь на них! Ты ведь, Михайлович русак, а не грек! Говори своим природным языком, не уничтожай его и в церкви, и в дому, и в пословицах. Как нас Христос научил, так говорить подобает. Любит нас Бог не меньше греков; предал нам и грамоту нашим языком Кирилом святым и братом его. Чего же нам еще? Разве языка ангельского? Да нет, ныне не дадут, до общаго воскресения. Аще бы и ангельски говорил, Павел рече, любве же не имам, бых яко медь звеняща и кимваль бряцающая, — барабаны ваши! А ты, миленькой, посмотри-тко в пазуху ту, царь христианский! Всех ли ты христиан тех любишь? Нет больше, отбеже от тя любовь и вселися злоба. Еретиков-никониан токмо любишь, а нас, православных христиан, мучишь, правду о Церкви Божией глаголящих ти. Перестань-тко ты нас мучить тово».
Восточные патриархи, Алексей Михайлович, патриарх Иоаким, русские архиереи, «те, что как лисы сидели» — никто, при всех своих гламурах и статусах, в золотых одеждах (уже греческих), не сумел ответить протопопу ни единого слова в защиту «исправленного» обряда. Не нашлось слов у восточных патриархов, тех, кто, как разбойники из лесу, набросились на богатую, цветущую и сильную Москву, непрестанно выпрашивая вот уже на протяжении нескольких десятилетий унизительные милостыни. Алексей Михайлович не оставлял надежды на константинопольский престол, но в то же время в глубокой тайне своего сердца любил Аввакума за его веру и стойкость. Романов понимал, что устами нижегородского священника глаголет истина, несколько раз проходил мимо тюрьмы, где томился в заточении Аввакум, вздыхал тяжко, направлял послов для увещевания, чтоб соединиться протопопу с никонианами хоть в малом. Слезно плакал, читая строки знаменитого «Жития», особенно в том месте, где автор рассказывает о черной курочке, по два яичка приносившей ежедневно «робяти на пищу». Наконец, благодаря личному заступничеству царя Алексия, Аввакума не лишают языка и кисти правой руки, в отличие от инока Епифания, диакона Феодора, протопопа Логина Муромского… К сожалению, искушение властью, геополитические амбиции оказались сильнее. Они-то и сломили бедного Романова окончательно.
Вот бывший Чудова монастыря архимандрит Иоаким, ныне новоявленный патриарх Московский и всея Руси, не знающий ни старой веры, ни новой, но готовый до появления дыма и искр из-под пяток, поднимая подрясник, плясать под дудку абсолютно любого начальства. Что начальники велят — то он и творит. Это образ русского архиерея синодальных времен. К нему примыкают наши доморощенные епископы и митрополиты, «еретики-собаки, воры и соглядатаи», предавшие древнее благочестие за право ношения панагии с крестом, за боязнь лишения престола, постепенно превращающегося в кормушку. Вся сия братия с благочестивыми физиономиями, все как один, не сумели противостоять ни единым словом, ни единым звуком усталому, измученному человеку в мятой поддевке, со спутанными волосами, черными от пыли, мозолистыми и широкими руками, но по-прежнему глубоким и проницательным взглядом, поражающим, словно мечом, двоедушие. Встречи со взглядом этого человека боялись и избегали даже самые закоснелые идейные враги. Протопоп Аввакум с огромной широкоплечей фигурой, почти двухметровым ростом, длинной, почти до пояса, никогда не подстригавшейся бородой, словно икона стоял. И лице его светилось и было преображено Светом Христовым. И взгляд его, думы его направлены были не на это жалкое сборище лицедеев, а куда-то ввысь, в Вечность.
Еще раньше, во времена наивысшего расцвета духовной идеологии Третьего Рима, когда и Аввакум, и тогда еще митрополит Новгородский Никон, и Иоанн Неронов, Суздальский, Муромский и Костромской протопопы и другие члены кружка ревнителей благочестия направляли великое Московское государство к богоуподоблению — столкнулись с тогдашним бюрократизмом и недоверием. Но это было в прошлом. В то время молодые проповедники, полные энтузиазма, рвения, как один, сообща, все вместе в мире и единении совершали благое дело. И где же они, выражаясь словами Грибоедова «отечества отцы, которых мы должны принять за образцы»? Вот где. Протопоп Иоанн Неронов на старости лет вдруг согнулся, сломался духом, словно побоялся лжеанафем на истинное апостольское крестное знамение. Теперь он принял монашество с именем Григорий и сидит в монастыре, благословляется у новоявленных епископов. За это ему «благословили» читать иноческое правило и остальные молитвы по старым книгам.16 Патриарх Никон, в очередной истерике, разобидевшись на царя, ждал оного в своем театральном «новом Иерусалиме» на поклон. Однако Романов, за что и ему должное, дождался собора 1666 года и лишения Никона патриаршества. Отныне бывший реформатор отправлен в Ферапонтов монастырь, строит из себя мученика. Тем не менее это не мешает Никону требовать от Алексея Михайловича сметану, осетрину, всякие яства и отборный виноград. Остальные ревнители благочестия — кто сожжен, кто в кандалах и цепях, а кто — продвигается далее по служебной лестнице. Протопоп Аввакум отчетливо понимал, что отныне и до времени, отпущенного Господом Богом, на его плечи и плечи немногих оставшихся сподвижников возлагается вся ответственность за движение защиты старой веры. Сейчас на него — юрьевского священника — Господь возложил крест и дал силы его донести до своей Голгофы. Самые крепкие христиане — уже на лоне Авраама, Исаака и Иакова, самые слабые — сломались. Одному Аввакуму и еще нескольким человекам Всевышний сохранил жизни для сеяния семени, пусть даже самого малого, горчичного, чтобы впоследствии из оного выросло огромное дерево, в ветвях которого будут укрываться птицы. Аввакум осознавал последствия, каковые вскоре наступят в отношении него после сказанных им на соборе слов. Он ждал времени, когда придется претерпеть всё, начиная от голода, холода, побоев, унижения и заканчивая дыбой, плахой, виселицей или костром. Но разве ум выше веры? Неужели сухая рациональность, выхолащивающая дух и приземляющая к заботам мира сего, должна затмить веру в Бога и Промысел Его? Не к этому ли призван из небытия в бытие человек, чтобы осознать и показать, что его жизнь — явление временное, являющееся лишь предуготовительным этапом для встречи с Творцом? Еще в детстве, будучи ребенком, будущий протопоп был поражен при виде смерти одного из домашних животных. «Аз же, некогда увидев у соседа скотину умершу, и той нощи, воссташе, пред образом плакався довольно о душе своей, поминая смерть, яко и мне умереть. И с того дня обыкох по вся нощи молитися».
Увиденное навсегда оставило впечатление в восприимчивом, простом и по-доброму глупом детском сердце. От сего момента и до самой смерти Аввакум стал задумываться о смысле жизни, о цели земного существования человека и его конечной судьбе. Для протопопа единственной целью жизни являлось ожидание встречи со Всевышним. Рано или поздно такая встреча предстоит каждому смертному. Каким христианином Аввакум предстанет пред взором Господа? Что он скажет? Какие найдет слова. И неужели наша жизнь до того бессмысленна, что она закончится… вороною, сидящей на могильном кресте, или, по Тургеневу, лопухом, выросшим на могильном холме?
Для поддержания духовной бдительности и молитвенного трезвения, а также для помощи в житейских нуждах единственным оружием Аввакума были не его богатырская сила, которую он крайне редко проявлял по отношению к врагам, и железное здоровье, а непрестанная молитва, включавшая в себя кроме сотен и тысяч земных поклонов еще жизнь в Самом Боге, общение с Ним. Вот она, лествица праведника, по которой человек восходит к своей единственной цели — встрече в пакибытии с Тем, во имя Кого живешь в этом тленном мире, среди лжи, хаоса, непонимания и предательства.
Глава VIII. Покаяние
Аввакум знал свои немощи, видел свои грехи, что повсюду наблюдается на страницах его сочинений: «О горе мне, грешному, окаянному», «по грехам моим сие случилось», «кто я такой? дохлый пес!», «я сам как фарисей, с говенною рожею». Он каялся в чрезмерной вспыльчивости, возводя молитву в тихий плач о собственном несовершенстве. В то же время этот яркий проповедник воздает благодарение Богу за то, что Он дает ему, немощному священнику, силы не участвовать в суетном круговороте, строительстве очередной вавилонской башни, затеянном бывшими некогда его соратниками по духовной ниве. Он выделился из этой тьмы и пошел на Свет, не боясь обличения Света. Бывшие друзья пошли другим путем, отчего между Аввакумом и ними образовалась огромнейшая духовная пропасть, не преодолеваемая никакими известными земными средствами. Сотоварищи в прошлом оказались врагами в настоящем. Им ближе тьма, потому что при свете обличаются дела тьмы.
Молитва Аввакума неодинакова. Спокойное и тихое бдение молитвы Исусовой зачастую переходит в отчаянный крик, вопль, возмущение, сокрушение, отчаяние: «Владычице Госпоже моя Богородительнице, уйми дурака того», — взывал к Богородице протопоп Аввакум, спасая свой живот от смерти. С помощью молитвы, выученной еще с раннего детства от благочестивой матери, святой мученик разрушал все диавольские хитросплетения и козни, переносил любое искушение, подавая пример стойкой несокрушимой веры, причисляющей священномученика Аввакума к сонму великих святых, жизнь свою за Христа положивших. Преображение молитвой затмевало видение временных нужд, кажущихся нам сегодня такими неотложными. «Я 300 поклон, 600 молитв Исусовых, да сто раз Богородице, а жена 200 поклон, да 400 молитв… Возвеселился есмь аз, егда в нощи встав, соверши 300 поклон и седмь сот молитв веселием и радостию духовною».
Несмотря на свою харизматичность и надмирность, Аввакум не отрицал общество, семью, образование, естественные физические потребности человека. Он восстал против возведения этих потребностей в ранг абсолютной ценности, против выдвижения их на первое место и превращения в самый смысл земного существования. Аввакум с праведным гневом изгонял из человеческого сердца состояние, при котором принципы веры вытеснялись и уступали чему-то преходящему, временному, непотребному, разрушающему саму личность изнутри, порождая грех. Там, где царствует грех, вместе с ним правят онтологическая ложь и ее отец — диавол. Как ни сопротивлялся ей ревнивый протопоп, но одержала она победу. Аввакум понимал, что за ложью останется видимое количественное преимущество. Только победа лжи была видимостью, призраком, исчезающим при первых солнечных лучах. «Бесом жрут, а не Богови. Крещение еретическое несть крещение, но осквернение». «И те учителя явны, как шиши антихристовы, которые, приводя в веру, губят и смерти предают: по вере своей и дела творят таковые же». Победители до того оказались слепы, что не сумели отличить пшеницы от плевел, по Г. Андерсену, «целовали свинопаса за игрушки». Однако не о том ли говорит православная вера, что не видимый перевес, не внешние успехи несут в себе то, о чем сказал Исус Христос? Не в изгнании ли оставались святые мученики и исповедники17? Не то ли самое изобразил преподобный Андрей Рублев в лике Спаса, что на земле Правды не будет, Ее распяли, а Высшая Правда — она у Бога, Она есть Сам Бог, у Которого нет уничтожения того, что неправедно попирается и затаптывается в земной жизни. Сам Христос, как Он говорит, не обрящет веры на земле в день Своего Второго Пришествия. Правду, выстраданную протопопом Аввакумом, пронесенную по узкому пути, чрез камения и терния, истовый служитель Тайн Господних унес с собою. «Мы безумны Христа ради! Вы во славе, а мы в сраме! Вы сильные, а мы слабые!» Правда не понадобилась никому из его противников. Она вместе с Аввакумом сгорела для победителей, считавших протопопа побежденным. Вместе с пеплом от пустозерского сруба народ собрал ту часть правды, оставленную древлеправославным мучеником для своих последователей. Нет, Аввакум мог порвать веревки, связывающие руки, благодаря своей дюжей силе свалить с ног стражей-охранников, а затем бежать без оглядки несколько дней, в тайгу, и писать оттуда поучительные назидающие послания своей многочисленной пастве, организовывать центр старообрядческого сопротивления. Он, наверное, так бы и поступил, случись событие 14 апреля 1862 года не в этот срок, а лет на 30 раньше, при наибольшей полноте, при наивысшем расцвете его сил, бурной молодости и преисполненном разумными инициативами уме. Очевидно, не соблагоизволил Всевышний ранее определенного времени забрать душу протопопа Аввакума в свои Горние Селения, держал до предназначенного дня. Ибо душа его была угодна Господу, поэтому Он ускорил ее выход из среды нечестия. За 30 лет верного благодатного служения надежную тропу проложил этот духовный делатель к Богу. И когда он сам по ней взошел, после этого начали прокладывать собственные духовные пути его последователи — старообрядцы. Пришло время — научились древлеправославные христиане идти собственным, Богом указанным путем, применительно к новым условиям и переменчивому времени — только на этом моменте завершилась духовная миссия протопопа Аввакума, выполненная им с Господним благословением и верою.
Глава IX. Добрый пастырь
Невероятным образом в сердце Аввакума сочетались и уживались, на первый взгляд, казалось бы, совсем несовместимые вещи. Его характеру были присущи обостренное чувство справедливости, ярая вспыльчивость, граничащая с бесконечным милосердием, мягкостью, добротою, пониманием и состраданием. Известен случай, когда в минутной ярости протопоп отходил палкою свою жену и тут же, через секунду, стоял пред Анастасией Марковной на коленях, слезно умоляя ее о прощении и забвении обиды. Только что побитая жена, видя раскаяние мужа, сама расчувствовалась. Из глаз женщины потекли обильные слезы, так что теперь муж и жена оба стояли друг перед другом на коленях, плача и обнимая друг друга. Где еще мы встретим пример такой сильной любви…
Две данные противоположности его натуры, две крайности сопровождали Аввакума на протяжении всей сознательной жизни. Известен другой пример: сей духовный отец, кроме того, что утешает словом, применяет физическую силу для смирения своих слишком строптивых чад. Узнав, что одна женщина, его прихожанка, причастна к блудной страсти, ревностный пастырь застал ее «на месте преступления» и, совершенно выйдя из себя, отходил, как мог, плетью бабу и ее любовника, после чего обоих схватил и запер в темный погреб. По прошествии нескольких дней бывшая блудница целовала руки и ноги своему духовному наставнику в благодарность за то, что радикальные меры последнего помогли ей избавиться от греховного вожделения.
Как духовный наставник, старший среди священников, пастырь православных овец протопоп имел вокруг себя множество духовных чад, до нескольких сотен, число их резко увеличилось при возникновении раскола. Аввакум, кроме блестящего дара литератора, проповедника, наделенного большим, глубоким умом, необычайными эрудицией и памятью, обнаруживает в себе наитончайшего знатока душ человеческих, редкого психолога. Умение видеть насквозь каждую личность, ее истинное существо, цели человека и его намерения позволяло священнику входить в самую середину людского сердца, затрагивать тончайшие и нежнейшие струны человеческой души. Авторитет протопопа Аввакума среди древлеправославных христиан строится, главным образом и прежде всего, на личности самого этого человека, на его жизни и поведении.
Возможно, благодаря таланту психолога, Аввакум сумел спасти свой живот во время первой ссылки в Даурию, куда он был направлен вместе с экспедицией воеводы Пашкова — очень жестокого, страшного человека, отпетого мясника, не считавшего собственноручно срубленных голов своих подчиненных. Множество лишений и скорбей претерпел от него стойкий протопоп. Чего только стоило Аввакуму перенести смерть двоих детей, не говоря уже о нечеловеческих условиях существования. Но и здесь проницательный и терпеливый священник растопил холодное сердце тирана личным смирением и открытыми обличениями в грехах и несправедливости. Воевода плакал от стыда, в нем проснулась настоящая христианская совесть, несколько смягчился крутой нрав воеводы в отношении подчиненных. Аввакум не дал до конца угаснуть несколько проснувшейся совести Пашкова, словно потихоньку подбрасывая дрова в еле теплившийся костер. Этим основатель старообрядчества страшно мучил «несовершенного греховного человека» в воеводе. Несколько позже Аввакум скажет: «Долго он меня мучил, или я его — не знаю. Бог рассудит в веке грядущем».
Будто черными и белыми красками писаны слова протопоповы к врагам-никонианам и к его духовным чадам. Аввакум прямо противоположно меняет гнев на милость, злость на доброту, равно как и наоборот. Вот что он пишет Алексию Михайловичу в отношении справщиков: «А что, царь-государь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал в один день. Не осквернил бы рук своих, но освятил, чаю». «Возьми еретиков тех, погубивших душу твою, и пережги блядей тех, скверных собак, латынников и жидов, а нас распусти, природных своих. Право, будет хорошо». И совсем другим тоном пишет он строки, адресованные к духовным детям: «Детки мои духовные, земнии ангелы и небесные человецы! О, святая Феодосия и блаженная Евдокия, и страстотерпица Мария, светлые и добрые мученицы, столпи непоколебимые. О камене драгое: и акинф и измарагд и аспис! О трисиятельное солнце и немерцающие звезды!» Вечный борец за Истину всегда умело находил нужные слова, применительно к персоналиям и обстановке.
Глава X. Был человек от Бога
Таким был протопоп Аввакум. Он молил Бога, ждал, надеялся, что будет услышан в будущем. Для этого представляет в своей автобиографии всю подноготную собственной души, показывает себя таким, каков он есть на самом деле, в реальной жизни. Описывает самую обычную жизнь самого обычного человека, со взлетами и падениями, грехами и добродетелями, промахами и ошибками, победами и бедами. Именно через самую «естественность» и личную откровенность, без хитросплетений и заумных словес, его последователям удалось увидеть в своем наставнике Божьего человека, человека не от мира сего, личность возвышенную и харизматическую. Находясь в пустозерском заточении около пятнадцати лет, в нечеловеческих условиях существования, Аввакум размышлял не только о конкретном времени и ситуации. Он взирал в будущее, думал о будущих судьбах Древлеправославия, о его месте в России и мире. Узник ни на секунду не сомневался в истинности своих слов и поступков в отношении защиты Старой Веры, как только ступил на никонианоборческую стезю, был уверен, что его устами говорит Святой Дух. «Изволилось Духу Святому и мне». При этом, со смирением и осознанием личного человеческого недостоинства пред Господом, идеолог старообрядчества решается на не совсем обычный для православной агиографии шаг. По благословению духовного наставника — инока Епифания, Аввакум пишет собственное «Житие» — самое знаменитое и выдающееся произведение сего блестящего писателя, признанное впоследствии классикой древнерусской литературы. «Житие» является образцом яркого и живого стиля, написано доступным и понятным народу языком, в то же время исполнено гениальных литературных приемов и оборотов. «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» есть не просто автобиография известного человека. Это выстраданная, прошедшая через все тончайшие нити человеческой души исповедь христианского сердца, исповедь пред богоносным народом. Исповедь пред Господом и людьми. Аввакум хочет, чтобы его молитву, плач, вопль услышал не один Господь Бог, но — обязательно народ, переживший бурные события XVII века, не знавший, во что верить и на кого уповать, «какому Богу молиться». Это «Житие»-исповедь, омоченное слезами и кровью, избитое плетьми, замерзшее от холода, дышит любовью к Богу и человеку — православному христианину, стремлением к молитве, очищению и ненавистью ко греху. Аввакумовы странички учат не столько тому, как ненавидеть «никониан», сколько исполнены наставлений в духовном укреплении, исполнении святоотеческих преданий. По складу речей, по передаваемому смыслу написанного, порожденными индивидуальными способностями автора, «Житие» протопопа Аввакума не стоит в одном ряду с житиями святых в четьях-минеях святителя московского Макария. Творение сего талантливого литератора не вписывается в общий агиографический образец и остается сугубо персональным произведением, хотя, в принципе, несет в себе ту же самую духовную сущность, которая заложена в классических житиях. Автобиография протопопа Аввакума, как и множество других его сочинений, быстро распространилась по всей Руси и стала популярной в народе, так как была воспринимаема народом в качестве своей стихии. Протопоп поднимал многие насущные темы, будоражившие все русское общество. И это не удивительно по той причине, что Аввакум сам был выходцем из народа, его живой органической частью. Поэтому люди зачитывались этими сочинениями с упоением и рассматривали не как нечто навязываемое сверху командно-административно-партийными методами. Огнепальный ревнитель древлего благочестия верно почувствовал самые насущные проблемы, волновавшие почти каждого. Возможно, огромная заслуга в распространении и развитии Древлеправославия принадлежит сочинениям Аввакума, в частности — легендарному «Житию». Как древнерусская икона духовно, на невербальном, высшем уровне предрасполагает человека к христианским ценностям, так и «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» неизреченною силою, мистической замысловатостью и в то же время бесконечной до боли простотою и естественностью приводит к размышлениям о Боге и Вечной Истине каждую, искренне находящуюся в духовных исканиях человеческую душу.
Возможно, появятся новые Аввакумы, которых будут ждать свои, еще не зажженные костры.
