Ибо, как человек, который, отправляясь в чужую страну,
призвал рабов своих и поручил им имение своё: и одному дал он пять талантов,
другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправился.
Получивший пять талантов пошёл, употребил их в дело и приобрёл другие пять талантов;
точно так же и получивший два таланта приобрёл другие два; получивший же один талант пошёл и закопал [его] в землю и скрыл серебро господина своего.
Мф. 25, 14–23
«Если талантлив человек, так талантлив во всём» — именно этой крылатой фразой, авторство которой приписывают немецкому писателю Лиону Фейхтвангеру, мы привыкли определять характер, деятельность и образ жизни человека, разностороннего и одарённого.
Человек, которому от Бога ниспослан талант, в определённой степени — человек богоизбранный, ибо любое проявление таланта как дара Господня должно раскрываться христианином во имя Господа, ради прославления дел Его, бесконечной мудрости, милосердия и любви как высшего духовного состояния.
На протяжении всей предхристианской ветхозаветной и собственно христианской истории Бог определённым людям даровал различные таланты, дабы одарённые были Евангельским Светом миру.
Яркий пример сему — пророк Давыд, коего Господь наделил талантом игры на музыкальном инструменте того времени — «псалтыри» и мастерством художественного слова. В результате книга, вошедшая в канон Ветхого Завета — Псалтырь является для нас, православных христиан, образцом молитвы, духовного настроя и основой богослужения. Пример пророка Давыда является одним из ярчайших в Священной Истории. Новозаветное христианство также явило собою множество святых угодников Божиих, наделённых различными талантами: пением, писательством, храбростью, умом и так далее и так далее.
Известен Роман Сладкопевец, посвятивший свой голосовой талант приданию благообразия богослужению. Иоанн Дамаскин отличился музыкальными изысками в разработке осмогласия, Андрей Рублёв свой талант художника всецело посвятил развитию великих традиций православной иконописи.
Одним из выдающихся и известных талантливых представителей старообрядчества можно назвать историка, богослова, искусствоведа, писателя и мецената Владимира Павловича Рябушинского, жизнь и деятельность которого явила собою достойный пример того, как одновременно можно быть не чуждым христианского духовного опыта, обладать глубоким проницательным умом, аналитическими способностями, мастерством художественного слова и иметь материальное благополучие. Именно такие таланты сочетал в себе Владимир Рябушинский.
Рябушинские — дореволюционная династия старообрядцев, купцов, выходцев из крестьян Калужской губернии, которые благодаря трудолюбию, неустанной работоспособности, уму и сноровке быстро переместились из сословия крестьянского в потомственные почётные граждане. Именно таким титулом «потомственный почётный гражданин» был наделён отец Владимира Рябушинского — Павел Михайлович Рябушинский.
Достойный преемник рода Рябушинских, Владимир Павлович, в числе известных старообрядческих деятелей, помимо дел меценатства, занимает достойное место в письменном наследии староверия.
Кроме того, что Владимир Павлович добровольцем ушёл на фронт Первой мировой войны, организовал подвижной автоотряд, был тяжело ранен, награждён Георгиевским крестом IV степени, — его имя навсегда войдёт в историю русской религиозно-философской мысли.
Литературный и гуманитарно-научный талант Владимира Павловича Рябушинского проявляется уже в двадцатых годах XX века, в эмиграции. Перу Владимира Рябушинского принадлежит несколько сочинений, на страницах которых отображены фундаментальные мировоззренческие положения русского староверия, вероучительная позиция, религиозная психология и культурные особенности носителей дораскольного русского православия. Вниманию читателя предоставляется весьма интересная и довольно меткая цитата: «Истории старообрядческой словесности почти столько же лет, что истории раскола. Рябушинский остался в этой вере, несмотря на европейское образование, и стал одним из первых старообрядцев, способных говорить о принципах своей веры как европейские интеллектуалы, хорошо знающие не только отцов церкви, но и европейскую философию и русскую литературу» [2]. Так на примере интеллектуальной деятельности Владимира Рябушинского мы обретаем достойный пример, каким образом можно в себе органически сочетать «приятное с полезным». В данном случае «полезным» мы считаем стремление к знаниям, образованию и просвещению. «Приятным» же — духовный опыт, молитву, смирение, покаяние — основные добродетели христианства. Тем самым необходимо, с одной стороны, на слове и деле являться достойным примером веры отцов, с другой же — дать всякому спрашивающему аргументированный отпор в защиту своей веры.
Писатель Андрей Полонский пишет о характере отца Владимира — Павла Павловича Рябушинского: «Острое, почти болезненное самосознание, чувство ответственности за наследственное дело и за страну. Он, пожалуй, был первым, кто во всеуслышанье заявил: предприниматели — люди, способные обеспечить достаток и процветание, и есть истинные хозяева грядущей России. Но даже не предпринимательство, а именно политика стала средоточием деятельной страсти П.П. Рябушинского. Кодекс своих убеждений он сформулировал еще в начале века. Он соединял последовательный патриотизм и не менее последовательное преображение страны, исходя из национальных интересов. Именно из конкретных интересов, а не неких абстрактных принципов. При этом опыт его семьи, его старообрядчества удивительно уживались с пытливым любопытством, открытым взглядом на современность. Так, настаивая на развитии гражданского общества и укреплении политических свобод, он в то же время предлагал отделиться от Запада «железным занавесом» (Павел Павлович первым ввел в оборот это замечательное выражение), бороться за рынки, искать себе партнеров и соперников не в Европе, «где нас никто не любит и не ждет», а на Востоке, «где непочатый край работы» [2].
Можно сделать вывод, что сын Владимир Павлович по достоинству унаследовал характер отца и дух династии.
Перу и уму Владимира Павловича Рябушинского принадлежит ряд сочинений исторического, догматического и культурологического характера. Самые основные из них — это «Старообрядчество и русское религиозное чувство», «Русский мир», «Русская икона» и другие письма, послания.
В 2010 году московское издательство «Мосты культуры» выпустило в свет фундаментальное сочинение Владимира Рябушинского под общим названием «Старообрядчество и русское религиозное чувство», в издание которого были включены основные интеллектуальные творения автора [1].
Слог Владимир Рябушинского отличается простотой, естественностью, лёгкостью в сочетании с глубокой смысловой нагрузкой написанного. В этом отношении Владимир Павлович по стилю и духу сходен с русским религиозным философом и мыслителем Георгием Петровичем Федотовым, который, с одной стороны, не скрывал свои симпатии к дораскольной Святой Православной Руси, с другой стороны — излагал глубину своих мыслей и идей лёгким воздушным языком.
Одним из фундаментальных религиозно-философских произведений Владимира Рябушинского, бесспорно, является эпохальный по своей значимости труд «Старообрядчество и русское религиозное чувство».
Буквально с первых строк автор на корню развенчивает миф об устоявшемся стереотипе о старообрядчестве как явлении примитивном в религиозном плане, почти языческом. Рябушинский изначально задаёт тон и характеристику сущности староверия:
«Принципы эти обнимают область соприкосновения и взаимного проникновения духа и материи» [1, 33].
Автор таким образом задаёт сам тон книги, благовествуя читателю о том, что в настоящем труде речь пойдёт о совсем другом старообрядчестве, более духовном и жизнеспособном, далёком от образа, созданного в различных стереотипных дореволюционных официальных миссионерских изданиях. Таким образом, Рябушинский решается на смелый и одновременно гениальный ход — буквально сразу выбить из головы читателя все конфессиональные и информационные предрассудки и шаг за шагом, постепенно представить старообрядчество во всей его красоте.
Начинает Рябушинский с тонкого исторического анализа книжной справы. Напоминает читателю, что, оказывается, книжная справа на Руси — дело не новое, а традиционное, а наличие ошибок в процессе переписи книг — дело человеческое и естественное. «Исправление книг проводилось очень часто» [1, 34]. Резко критикует Павел Рябушинский совокупность современных ему религиозных сообществ, в молитвенной жизни которых разрушена гармония материального и идеального:
«Вся эта разнообразная масса объединяется лишь в одном: в противопоставлении духа обряду, в умалении последнего, в подчёркивании тех случаев, когда обряд соблюдался, а присутствие духа не чувствовалось. Из этого делается вывод, что обряд губит дух или в лучшем случае не нужен ему» [1, 39].
Однако немалый акцент делается автором на значимости литургики и литургических символов для религиозного самосознания православных христиан Востока. В сочинении отчётливо проводится связь между небрежностью в деле проведения реформы, её ненужностью, абсурдностью и искажением символа, что, по существу, приравнивается к искажению веры и началу духовного опыта, развивающегося вне Церкви. Святых отцов, известных не только духовным стремлением к совершенству, но и ратовавших за чистоту христианского богослужения, Рябушинский называет не иначе, как «творцы православного обряда» [1, 39], подчёркивая факт установления внешних форм богопочитания в эпоху величайшей христианской харизмы — духовности.
Совокупность исторических фактов в соединении с молитвенным опытом древлеправославных христиан позволила Владимиру Рябушинскому вывести и рационально, почти научно сформулировать извечный философский принцип соотношения материального и идеального, формы и содержания, бытия и мышления. В контексте старообрядческого мировоззрения Владимир Павлович приходит к бытийному постулату в духе Платона:
«Обряд не безразличен и не враждебен духу, наоборот — между ними существует большая внутренняя связь и зависимость… Сильно заблуждается тот, кто довольствуется одним обрядом, но великой опасности подвергаются и те, которые, достигнув высоты, начинают презирать обряд» [1, 39].
Аскетико-нравственную необходимость защиты религиозного явления, названного позже термином «обряд», Рябушинский формулирует в постулате, утверждающем следующую мысль:
«Нужна большая сила духа, особенно в теперешних условиях, чтобы хранить обряд: исполнение его — проверка духа» [1, 40], притом, что догматом автор называет «дух и интеллектуальную часть души» [1, 42].
«Обряд», по Рябушинскому, есть категория не только символическо-вероучительная, но и охранительная. В качестве примера автор приводит религиозный феномен беспоповства. Беспоповство можно назвать религиозным феноменом в переносном значении. Ибо проповедуя откровенно противную христианству мысль о прекращении священства Христова и Святой Евхаристии, беспоповцы по внутреннему чувствованию остаются истинными православными. А при переходе старообрядца-поповца в другое религиозное сообщество, последний, как правило, чаще выбирает старообрядческое беспоповство, нежели никонианское священство. Владимир Рябушинский даёт этому следующее обоснование.
«Cтарообрядцы-беспопвцы, теоретически, формально и внешне нередко исповедующие очень неправоверные учения, но не погрешающие в обряде, благодаря этому внутренне, духом не уходят далеко (точнее, совсем не уходят. — Авт.) от истинного древлего православия и остаются ему очень близкими» [1, 50].
Разделение церковной природы на вещи «главные» и «второстепенные» есть явление, не свойственное православию, чуждое и еретическое по духу. Стало возможным вычленение «догмата» от «обряда» и «обряда» от «догмата» только во времена Екатерины II, вод влиянием западноевропейской философии эпохи Просвещения. Видный старообрядческий историк Глеб Чистяков очень верно сказал: «Между тем еще каких-то сто лет назад термин «обряд» совершенно не употреблялся в среде древлеправославных христиан, не знала его ни древнерусская, ни византийская, ни древнехристианская церкви. Понятие «обряд» отсутствует в учении апостолов, отцов церкви и вселенских соборов. Однако сегодня многие не знают, что этот термин не только не православный, но и еретический, глубоко чуждый подлинному христианству» [4].
Исконное же осмысление христианской веры не схоластично, вычлененно и разделено, а органично, когда вероучительное определение творит красоту «обряда», а с другой стороны, красота «обряда» подсказывает открытому сердцу догматическую правоту Православия. Ибо догматическая сторона обряда «настолько переплетена и органически слита с выражением религиозного чувства — с одной стороны, с плотью и материей — с другой, что методом одного рассудка их ни выделишь, ни распознаешь» [1, 42].
Переосмысливая интеллектуально-духовное наследие Владимира Рябушинского, не лишним будет утверждать, что духовный опыт старообрядчества и сохранение данной религиозной нишей христианского духа и Апостольского Предания входит в соответствие со святоотеческим духовным опытом. Известно высказывание святителя Василия Великого о Церковном Предании: «Ибо аще предпримем отвергати неписаные обычаи, аки не великую имеющие силу: то неприметно повредим Евангелие в главных предметах и сократим проповедь до одного лишь имени, без всякия вещи. Например, прежде всего упомяну о первом и самом общем, чтобы уповающие на имя Господа нашего Иисуса Христа знаменались знаком креста — кто учил сему писанием? К востоку обращатися в молитве какое писание нас научило? Слова призывания при преложении хлеба евхаристии и чаши благословения кто из святых оставил нам письменно? Ибо мы не довольствуемся теми словами, о коих упомянул Апостол или Евангелие, но и прежде, и после оных произносим и другие, как имеющие великую силу в таинстве, приняв их от неписанного учения. Благословляем такожде и воду крещения, и елей помазания, еще же и самого крещаемого, по какому писанию; не по преданию ли, умалчиваемому и тайному? И что еще; самому помазыванию елеем какое писаное слово научило? откуда и троекратное погружение человека, и прочее, бывающее при крещении: отрицатися сатаны и ангелов его из какого взято писания? Не из сего ли необнародываемого и неизрекаемого учения, которое отцы наши сохранили в неприступном любопытству и выведыванию молчании, быв здраво научены молчанием охраняти святые таинства? Ибо какое было бы приличие писанием оглашати учение о том, на что непосвященным в таинство и воззрение недозволительно?
И далее. Сия есть вина предания без писаний, дабы к многократно изучаемому познанию догматов не утратили многие благоговения, по привычке. Ибо иное догмат, а иное проповедание. Догматы умалчиваются, проповедания же обнародываются. Род же умолчания есть и неясность, которую употребляет Писание, неудобосозерцаемым творя разум догматов ради пользы читающих» [5].
Учение о взаимосвязи «внешнего» и «внутреннего», «обряда» и «догмата», «идеального» и «материального» резюмирует один из авторитетнейших старообрядческих богословов современности профессор Михаил Олегович Шахов. В своей интереснейшей фундаментальной монографии «Религиозно-философские основы старообрядческого мировоззрения», написанной увлекательно, легким, простым и доступным языком, старообрядческий профессор в один тон с Рябушинским пишет: «Православная Русь не подверглась влиянию схоластического мировоззрения и сохранила образ мышления, унаследованный от восточной патристики. Поэтому для традиционного православного мировоззрения были вдвойне чуждыми аргументы, направленные на преуменьшение значимости изменения материальных форм богопочитания. С одной стороны, православные философско-мировоззренческие представления о взаимосвязанности материального с идеальным не допускали возможности того, чтобы искажение первого не оказало влияние на второе» [6, 123]. А корень самого церковного раскола кроется не в как таковом изменении «обрядов», а в дилемме: менять самопроизвольно, когда захочется, или же привести в гармоническое соответствие ум и сердце и смириться с Волей Божией и уже после этого следовать Промыслу. Но данный путь сложен, трудоёмок, тернист и каменист. Гораздо легче придумать всё от головы, рационально, нежели познать истину в свете Духа. Шахов пишет: «Схоластическое разделение в церковной жизни на «важнейшее» и «второстепенное», которое можно произвольно менять, не могло быть согласовано с православным мировоззрением, видевшим элементы не в противопоставлении, а в гармоническом единстве, при котором общая гармония обусловлена всеми элементами и их сочетанием. Православные традиционалисты и представители «европейского типа мышления», развившегося из схоластики, в принципе не могли понимать друг друга в таком споре» [6, 132].
Самым интересным в контексте данного исследования является факт идентичности религиозного самоощущения поповцев и беспоповцев в общих вопросах бытийного и интеллектуального характера. То, о чём говорил в начале XX века старообрядец-поповец Владимир Павлович Рябушинский — о том же говорит учёный-профессор, принадлежащий к старообрядцам-беспоповцам Михаил Олегович Шахов. А предмет разговора единый — православное бытие.
Владимир Рябушинский проводит органическую связь между старообрядчеством и русским средневековым иосифлянством. Преподобный Иосиф Волоцкий — один из величайших христианских святых, прославленных Русской Церковью. Характер духовной жизни в идеале преподобного игумена Иосифа деятельный: это дисциплина, строгий распорядок и регламент, ревность к уставу. Каждое малейшее созерцание одного христианина устремляется под общий знаменатель так называемой «всеобщей праведности и святости». Святость уже не есть частное делание отдельного человека, а всеобщая данность, своего рода общественное достояние. Отсюда идея богохранимой державы во главе с помазанником-царём. Если сам царь отойдёт от православия — он становится олицетворением антихриста.
«История религиозного чувства в старообрядчестве — это история религиозного чувства иосифлян после XVII века» [1, 48].
Рябушинский, кроме определения основной вероучительной концепции «догмат» — «обряд» достойное место уделяет принципам искания Истины в христианстве. Истина в христианстве, в контексте сочинений Рябушинского есть результат Богооткровения, оставленный человечеству в Священном Писании и Священном Предании. Анализируя сущность и исторический подтекст церковной «реформы», автор приходит к выводу, что Истина есть: «у старообрядцев непоколебимая преданность установлениям Церкви; а у послениконовских церковных властей особенно резко сформулированное Иоакимом (патриархом Московским. — Авт.) требование слепой покорности архиереям» [1, 59].
Таким образом, сочинение мецената, общественного деятеля, старообрядческого философа Владимира Павловича Рябушинского занимает достойное место среди великой плеяды древлеправославных мыслителей, чьи труды были направлены на интеллектуальную защиту Старой Веры. А феномен разносторонних талантов этого мыслителя есть светоч современного старообрядчества, на который должны равняться наши с вами современники.
Роман Аторин, кандидат философских наук, доцент кафедры философии РГАУ-МСХА им. К.А. Тимирязева
Литература и источники
-
- Рябушинский В.П. Старообрядчество и русское религиозное чувство / Составление, вступительный очерк и комментарии В.В. Нехотина, В.Н. Анисимовой, М.Л. Гринберга. М.: Мосты культуры, 2010. 452 с.
- Полонский А. Рябушинские: старые русские олигархи. — Режим доступа: https://his.1september.ru/2003/07/12.htm
- http://booknik.ru/today/non-fiction/na-vzglyad-starovera
- Чистяков Г. Есть ли в православии «обряды»? — Режим доступа: http://www.blagogon.ru/biblio/343/
- Святитель Василий Великий. О Предании Церковном. — Режим доступа: https://azbyka.ru/otechnik/Vasilij_Velikij/o_predanii_tserkovnom
- Шахов М.О. Религиозно-философские основы старообрядческого мировоззрения. М.: Культурно-просветительский центр имени протопопа Аввакума, 2016.
