При Александре III — «русском царе» — отношение государства к старообрядцам постепенно теплело, ко времени Николая II оно стало наиболее благожелательным; отношение же официальной церкви к староверам до начала ХХ века оставалось крайне негативным, препятствуя сближению государства со старообрядчеством. И этот парадокс показывает возрастающую роль староверия во всех отношениях: экономическом, духовном, мировоззренческом. Поиски духовных основ русской цивилизации почвенниками, наивный традиционализм славянофилов и «динамический консерватизм» К.Н. Леонтьева и Н.Я. Данилевского повысили интерес общественности к старообрядчеству. Значение староверия в социальной, политической и экономической сферах общества перестало замалчиваться. Известный путешественник и культуролог А. Август фон Гакстгаузен отмечал ещё задолго до рассматриваемого периода:
«Староверы имеют большое нравственное влияние на Россию и на правительство. При каждом новом законе, в вопросах церкви, внутренней политики, при предположении каких-либо улучшений или изменений, — всегда ставится втайне вопрос: что скажут на это староверы?» [9: 234].
Ряд историков и богословов синодальной церкви к тому времени в своих работах оправдали идейные, богословские и литургические истоки староверия; к числу таковых исследователей относятся Н.Ф. Каптерев [11], Е.Е. Голубинский [10], А.В. Карташёв [12], С.А. Белокуров [4], И.Д. Беляев [5].
Философы и богословы, литературоведы и литераторы, этнографы, экономисты стали интересоваться староверием именно как антисекулярным проектом, как идеей «сокровенной» России. Тема древлеправославия находит место в творчестве многих поэтов и писателей, становясь одной из самых востребованных. Художники «почвенного» направления избирают староверие как яркий сюжетный источник. В архитектуре и дизайне старообрядческая тема повлияла на становление «русского модерна», «неорусского стиля» (напр., творения Ф.О. Шехтеля). Староверы стали восприниматься как носители «русскости», их религиозные воззрения — как образец традиционной религиозности даже в новообрядческой церковной среде. «Мода на старообрядчество» [22: 332] делалась как стремлениями консерваторов к возрождению традиционных духовных национальных основ, так и усилиями «левых» к восстановлению «народности». Популярными были старообрядцы поэты (напр., Н.А. Клюев) и беллетристы (напр., еп. Михаил (Семёнов).
Клюев как показатель перемен
Николай Алексеевич Клюев (1887–1937), учитель С.А. Есенина, всегда позиционировавший себя как старообрядец при встречах с императрицей Александрой Фёдоровной и Григорием Распутиным [17], в своей поэзии заявлял о староверии как единственной возможности самобытного цивилизационного бытия России:
…Мы — ржаные, толоконные,
Знаем слово алатырное,
Чтобы крылья громобойные
Вас умчали во всемирное.
Там изба свирельным шоломом
Множит отзвуки павлиные…
Не глухим, бездушным оловом
Мир связать в снопы овинные.
Воск с медынью яблонóвою,
Адамант в словостроении.
И цвести над Русью новою
Будут гречневые гении [16].
В философической поэзии Клюева сталкиваются два мира: мир русской Традиции, взращенной на Христе и сохранённой староверами, и мир дворянского западничества. Наступающая индустриализация, капитализм, демократизм в поэзии Клюева (особенно поздней) — знаки наступления Конца Света, спастись от которых можно только тотальным обращением к истокам — к «двуперстной Руси». Клюев стремился создать сакральный язык, пропитанный образами трепетного отношения к природе и эстетики «избяного космоса». Клюев называл себя преемником и даже правнуком Аввакума, видя в протопоповском стиле отголоски древней сочленённости сознания. Эту сочленённость он и старался восстановить в своей поэзии. В качестве идейно-методологического основания им был избран большевизм, одной своей стороной позиционировавший себя как народное движение против вестернизации (в народном сознании воспринимаемой как безбожие).
Много позднее, в 1930-е гг., Н. Клюев полностью отошёл от этих идейных перверсий. Его поздняя «Погорельщина» — плач по безвозвратно ушедшему былому, не могущему возродиться ни постепенно, ни революционно, ни в сочетании с прочими антисовременными элементами. Н.А. Клюев уже писал о «порче» духа русской земли, рассматривая безбожие как заключительный этап духовного упадка.
Во многом с подачи Н. Клюева, староверие стало восприниматься интеллигентами как носитель заряда изначальной духовности, растраченного Россией за три века секуляризации. Догматика староверия и православия в целом для поэта были вторичными, на первое место он решительно выдвигал образ «донной Руси», совершая настоящую традиционалистическую работу. Бескомпромиссность в отношении к большевистской модернизации выразилась как в изначальной поддержке Клюевым большевиков, воспринимаемых им как бойцов «нутряной», «избяной» Руси против «ада электрического», так и в последующей, фактически мученической, гибели Клюева, не расставшегося с религиозными убеждениями, которым в большевистском мире не было места. Переплетение сакральных интонаций, авангарда и игры в творчестве Клюева не является анахронистичным или парадоксальным. Он отыскал в староверии и взял на стилистическое и ценностное вооружение именно сверх-модернистские черты, присущие старообрядчеству изначально. С точки зрения догматики любого староверческого согласия, творчество Клюева является безусловной ересью, однако образы и язык поэта порождены непосредственно древлеправославным миром, показывая нам его красоту и актуальность по сей день.
В философском сообществе России началось осмысление проблем модернизации, прогресса, обмирщения, соотношения цивилизации и культуры. Предощущение грядущего хаоса ставило под вопрос само существование русской цивилизации, и вопрос обращения к до-модернизационным корням значил больше, чем простые дискуссии о «месте России в мире». Ни один социальный философ, к какому бы лагерю он ни относился, не прошёл мимо старообрядчества. Многие политики провозглашали староверие ориентиром в определении русскости; даже граф Витте во многих вопросах занимал последовательно простарообрядческую позицию [8: 128] [18: 308].
Освобождение и его двойственные результаты
1905 год был началом «золотого века» русского старообрядчества. Николай II своим пасхальным манифестом от 17 апреля объявил политику веротерпимости. Разумеется, это освобождение в первую очередь касалось самого многочисленного из угнетённых религиозных сообществ России — старообрядчества. Более того, Николай II счёл необходимым накануне издания своего манифеста обратиться непосредственно к старообрядцам, выразив в своих словах радикальное изменение фарватера имперской идеологии:
«Повелеваю в сегодняшний день наступающего Светлого праздника распечатать алтари старообрядческих часовен московского Рогожского кладбища и предоставить впредь стоящим при них настоятелям совершать в них церковные службы. Да послужит это столь желанное старообрядческим миром снятие долговременного запрета новым выражением моего доверия и сердечного благоволения к старообрядцам, искони известным своею непоколебимою преданностью Престолу. Да благословит и умудрит их Господь с полною искренностью пойти навстречу желаниям и стремлениям Русской Православной Церкви воссоединить их с нею и прекратить Соборным решением тяжёлую историческую церковную рознь, устранить которую может только Церковь» [23].
Белокриничане восторженно благодарили Николая II:
«Два с половиною столетия тяготели над нами сумерки религиозных стеснений и лишений и гражданской отчужденности, за право молиться и веровать по долгу совести, по обрядам древнерусской церкви, в которых воспитали нас отцы и деды наши; временами эти сумерки сгущались в темную ночь, и тогда грозные призраки суровых кар и преследований неотступно следовали за нами повсюду — и в жилища и в молитвенныя здания наши.
Безропотно несли мы это испытание: нас окрыляла молитва ,,за вся человеки, за царя и за всех, иже во власти суть” (по завету Павла апостола), и укрепляла твердая вера, что придет день отягченных сердец наших.
И этот день настал — ясный и сугубо радостный, ибо совпал с первым днем Светлаго Христова Воскресения, с первым звуком привета Пасхальнаго. И разсеялся сумрак ночи, и возсиял над землею русской величавый свет религиозной свободы, душевнаго обновления: Воистину Христос Воскресе.
Со слезами радости и умиления мы вознесли в эту пасхальную ночь о даровании Тебе здравия и благопоспешения теплыя молитвы к Воскресшему, в торжественом пасхальном служении.
И ныне милостию Всемогущаго Бога и Твоей Царской власти мы узрели свет религиозной свободы и получили неотъемлемое наше достояние — права гражданства.
Голос сердца, внутренний долг повелевает нами предстать пред лицо Твое, излить перед Тобою одушевляющия нас чувства безпредельной благодарности и преданности; но не знаем и не видим к тому доступа.
Повели, Великий ГОСУДАРЬ, и выборныя наши явятся к Тебе, чтобы живым словом досказать Тебе то, что мы не в силах передать сими слабыми письменами.
Молим Господа, да сохранит Он Тебя и Семью Твою на многая и многая лета, и да поспешит Тебе Всесильный Творец управить царство Твое благо» [1].
Схожей была и реакция беспоповцев:
«Время произвола и самоуправства <…> миновало по слову гуманнейшего Монарха нашего Николая Александровича, который по любвеобильному сердцу своему и кротости снял оковы с рук староверцев и даровал им духовную свободу. Возблагодарим же нелицемерно Господа Бога, внушившего такую милость в сердце царево и принесём горячую благодарность Царю Николаю Александровичу за неоставление своих верных и кротких подданных-староверцев» (Л.Ф. Пичугин на Первом съезде старообрядцев-беспоповцев) [14: 74].
Были распечатаны алтари всех старообрядческих храмов, вскоре были воздвигнуты новые храмы и моленные (над которыми трудились выдающиеся российские архитекторы). Стали активно проводиться съезды для обсуждения знаковых вопросов — например, канонизации старообрядческих святых, педагогики церковноприходских школ. Появились старообрядческие колокольни (как важный атрибут легальности), больницы, богадельни (в создании которых конкурировали купцы разных согласий), приюты, библиотеки и даже учебные заведения. Большой популярностью пользовался созданный на современный академический манер Московский старообрядческий шестиклассный институт (1912–1918), объединявший студентов разных согласий; институт имел именные государственные стипендии и покровительство графа С.Ю. Витте. До сих пор староверы всего мира хранят книги, изданные старообрядческими типографиями, возникшими в «золотой век старообрядчества» — 1905–1917 гг. Началось массовое издание старообрядческой литературы, исторических документов, периодической печати разной социально-политической направленности. В новообразованной старообрядческой печати активно поднимались темы необходимости современного образования, уничтожения «предрассудков».
Старообрядцам был открыт доступ во все промышленные и финансовые объединения, образовательные и управленческие структуры. Появились даже градоначальники из староверов. Однако продолжали существовать статьи уголовного наказания за «совращение в раскол» [7: 88], отдельные законы, касающиеся прав старообрядцев. Продолжала издаваться «противораскольническая» литература, проводились «миссионерские» мероприятия. Господствующая церковь, восприняв меры в отношении староверов как своё унижение, старалась восполнить ущерб, нанесённый её привилегиям [20: 40]. Потому нельзя преувеличивать потепление отношения государства к староверам.
Все эти изменения существенно повлияли на старообрядческий менталитет и мировоззрение. Во-первых, исчезла почва для сопротивления — государство не только не против староверов, оно приветствует русскость и традиционность, сохраненные ими. Во-вторых, синодальная церковь утратила возможность юридического преследования староверов. Началось активное обсуждение возможностей внутреннего объединения старообрядцев и новообрядцев — со старообрядцами. Венцом этих обсуждений был Поместный Собор РПЦ 1917–1918 гг., высказавшийся против проклятий собора 1666 года, за восстановление решений Стоглавого собора 1551 года.
Так постепенно стали исчезать замкнутость и отгороженность староверов. Представители старообрядческого купечества были избраны в Государственную Думу. Видные староверы стояли у истоков движения октябристов (П.П. Рябушинский). Другая часть староверия открыто поддерживала социал-демократические программы. Отсутствовала некая единая идеология или хотя бы мировидение в старообрядчестве — в особенности в самой мощной его иерархической конфессии — Древлеправославной Церкви Христовой Белокриницкой иерархии.
Политические изменения внесли разброд в прежнюю цельность старообрядческого менталитета и образа жизни. Появляется новый тип — «светский старообрядец», чурающийся домостроевских «пережитков прошлого», тяготеющий к европейскому образованию и светской ментальности, имеющий активную социально-политическую позицию, в которой пункты старообрядческой идентичности второстепенны [13]. Некоторые видные начётчики того времени рассматривали старообрядческое мировоззрение либо вкупе с высшими достижениями современной им светской культуры, либо даже чрез её призму. Яркий пример такого мировоззрения — сочинения Ивана Акимовича Кириллова (1891–1974), в которых староверие включено в один ряд с идейными исканиями российской интеллигенции Серебряного века [14] [15]. Он, с большими реверансами в стороны современных ему светских концепций, показывал староверие не как единственно правильную ценностную систему, но как наиболее правильную. По его словам, благожелательным является сочетание «общего философского мировоззрения» с «реально осуществляемой религиозностью» [14: 247]. Более того, Кириллов очертил контуры предлагаемой им социальной альтернативы — общинно-ограниченного монархизма.
Примерно в этом же русле располагалась публицистика Владимира Павловича Рябушинского (1873–1955), первым интерпретировавшего старообрядчество как традиционалистическое (а не антицерковное или религиозное движение), а потому открытое для контакта с прочими версиями русской духовной традиции [21: 50].
В начале Первой мировой войны некоторые старообрядческие иерархи благословляли солдат российской армии на войну против «немецкой нечисти» [2]. Староверы становились покровителями современных деятелей культуры (Рябушинские, Морозовы, К.Т. Солдатёнков, Третьяковы).
После объявления веротерпимости староверческая самоидентификация «от противного» стала размываться, для противодействия чему был создан «программный» журнал «Церковь», в заглавной статье которого были слова:
«Довольно нам песен о страданиях и гимнов о религиозной твердости; теперь нам нужные трезвые, ясные слова о современном положении вещей. <…> Оно (старообрядчество. — К.М.) должно развивать в себе чисто русские, славянские начала, которые заложены в нем; должно поставить целью достижения высокий, красивый и святой идеал, чтобы привлечь умы и сердца старообрядческой молодежи, которая теперь уже не удовлетворяется прежними границами деятельности и настойчиво требует новых идей, новых стремлений и, не находя их, перестает быть старообрядческой, оставляет веру отцов и дедов. Необходимо, чтобы дети не стояли в стороне от религиозной жизни своих отцов. Нравственной обязанностью каждого любящего старообрядчество журнал провозгласил воспрепятствование разрастанию пропасти между отцами и сыновьями в старообрядчестве. Деятельность старообрядчества может развиваться лишь одним путем — путем культурного, прогрессивного единения всех согласий на почве общих интересов» [6].
Некоторые старообрядческие публицисты перестали отгораживаться от духовной жизни синодальной церкви и стали говорить о святости тех её представителей, которые двигались «народной», традиционной, не окатоличенной духовностью. О преп. Серафиме Саровском и Оптинских старцах так, к примеру, писал В.П. Рябушинский [21: 50]. Известному староверческому автору начала ХХ века Ивану Кириллову принадлежат слова:
«Было бы уклонением от действительности утверждать, что правда святой Руси сохранилась только в старообрядчестве <…>. В старообрядчестве наиболее полно сохранились основы старой веры русского народа» [14: 4].
Немногие современные старообрядцы того времени оценили новую политику в отношении староверов как проникновение в древлеправославие соблазнов, против которых нет духовного иммунитета [3]. Отсутствие иммунитета против губительных веяний современности — реалий капитализма и идей либерализма, революционного демократизма и социализма — стало причиной мировоззренческой беспомощности старообрядцев при наступлении большевизма.
Литература
- Адрес белокриницких старообрядцев Государю Императору по случаю провозглашения Указа о веротерпимости 17 апреля 1905 года / Самарское староверие. — URL: http://samstar-biblio.ucoz.ru/publ/137-1-0-1238 (дата обращения 20.09.19).
- Александр (Богатенко), еп. Обращение старообрядческого епископа к воинам // Слово Церкви. — 1917. — № 19. — С. 12.
- Арсений (Швецов), еп. Письмо семнадцатое М.П. Требухову // Арсений Уральский (Швецов), еп. Оправдание Старообрядствующей Святой Христовой Церкви в ответах на притязательные и недоумительные вопросы настоящаго времени. Письма. — М.: Китеж, РАНКО-пресс, 1999. — С. 312.
- Белокуров С.А. Сильвестр Медведев об исправлении богослужебных книг при патриархах Никоне и Иоакиме // Христианское чтение. — 1885 г. — № 11–12. — С. 691–727.
- Беляев И.Д. Памятники русского церковного законодательства: Стоглав. Наказные списки Соборного уложения 1551 г. — М.: Изд-во ИФФ МГУ, 1863.
- Боченков В.В. Интервью сайту «Самарское староверие» / Самарское староверие. — URL: http://samstar.ucoz.ru/news/intervju_vbochenkova/2009-12-09-2936 (дата обращения 20.09.19).
- Введенский А.И. Действующие законоположения касательно старообрядцев и сектантов. — Одесса: Одесские новости, 1912.
- Витте С.Ю. Из воспоминаний о событиях, предшествующих установлению свободы вероисповедания, и старообрядческом вопросе // Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 2. — М.: Изд-во соц.-эк. лит-ры, 1960. — С. 127–136.
- Гакстгаузен А. Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России. — М., 1870.
- Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами: Ответ о. протоиерею И.Г. Виноградову о перстосложении // Богословский вестник. — 1893. — №. 3. — С. 315–326.
- Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. — Сергиев Посад: Изд-во М.С. Елова, 1913.
- Карташёв А.В. Смысл старообрядчества // Церковь. — 1992. — № 2. — С. 19–24.
- Кириллов И.А. Наш грех // Старая Русь: Прогрессивный орган современного старообрядчества, всех согласий. — 1912. — № 5. — С. 78–80.
- Кириллов И.А. Правда старой веры. — Барнаул: Изд-во Фонда поддержки строительства храма Покрова Пресвятыя Богородицы РПСЦ, 2008.
- Кириллов И.А. Третий Рим. Очерк исторического развития идеи русского мессианизма. — М.: Изд-во И.М. Машистова, 1914.
- Клюев Н.А. Владимиру Кириллову // Клюев Н.А. Стихотворения и поэмы. — М.: Худож. литер, 1991. — С. 178.
- Клюев Н.А. Гагарья судьбина // Клюев Н.А. Словесное древо: Проза. — СПб.: Росток, 2003. — С. 31–36.
- Мельников Ф.Е. Граф Витте как церковный деятель // Церковь. — 1915. — № 13. — С. 305–321.
- Мельников Ф.Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) Церкви. — Барнаул: Изд-во Фонда поддержки строительства храма Покрова Пресвятыя Богородицы РПСЦ, Лествица, 2006.
- Одинцов М.И. ХХ век в российской истории (Государство. Церковь. Народ). Статья первая: Начало вероисповедальных реформ. Думские баталии. 1900 — февраль 1917 г. // Религиоведение. — 2001. — № 1. — С. 24–47.
- Рябушинский В.П. Старообрядчество и русское религиозное чувство. — М.: Мосты культуры, 2010.
- Смирнов П.С. «Новое Время» на страже интересов «староверия» // Христианское чтение. — 1905. — № 3. — С. 332–442.
- Тюренков М.А. «Оказательство раскола» по-лужковски / Правая.Ru. — URL: http://www.pravaya.ru/look/2974 (дата обращения 20.09.19).
