Наступивший 1917 год принес много тревог и переживаний. К этому времени уже третий год продолжалась тяжелая, кровопролитная и безуспешная война. Благодаря деятельности революционных партий в стране день ото дня усиливались революционные настроения; тот тут, то там возникали беспорядки: саботажи, погромы, самосуды над офицерами и представителями дворянства. Особенной злобностью было отмечено отношение революционно настроенных слоев народа к монархии и членам императорского дома. В сложившейся ситуации под тяжестью военно-политических неудач и различных придворных интриг 2 (15) марта 1917 года император Николай II подписывает Манифест об отречении от Российского престола.
Старообрядцы восприняли известие о крушении монархии со скорбью и тревогой. Надо сказать, за два с половиной века тяжелых гонений приверженцы древлецерковного благочестия вовсе не были экзальтированы в отношении результатов правления династии Романовых. Больше того, старообрядцы считали Романовых — начиная с Алексея Михайловича, который первым оставил древлецерковное благочестие и принял новую веру — еретиками, однако это не мешало старообрядцам почитать императора законным российским государем и молиться за него как за помазанника Божия. И даже на божественной литургии по уставу вынимали за здравие государя пятую просфору — именно потому, что он был помазанник! Что же касается именно Николая II, то его старообрядцы уважали особо и хранили ему глубокую признательность за дарование духовных свобод, которое было заключено в высочайшем «Манифесте об укреплении начал веротерпимости», подписанном императором в апреле 1905 года. К чести Николая Александровича надо отметить, что он хотя и не восстановил попранное его предками древлецерковное благочестие, но все-таки он первым прекратил те гонения на русских православных христиан-старообрядцев, соблюдающих древлецерковные каноны и традиции, которых совершенно несправедливо гнали и преследовали несколько поколений его предшественников — царей династии Романовых.
В этом смысле отречение царя-помазанника от жребия божественного помазания было воспринято старообрядцами как еще одно поражение, нанесенное России нашим общим врагом, и как мрачное предвестие грядущих на нашу страну тяжких испытаний… По сути, именно так в дальнейшем и произошло. Как утверждают некоторые историки, царя убедили, будто весь народ ждет от него этого отречения — и государь поверил и «пошел навстречу народу», как он думал. Введенный в заблуждение своим окружением, Николай II надеялся, что эта жертва будет способствовать примирению разных сословий российского общества, что такой шаг поможет скорее достигнуть стабилизации внутриполитической ситуации в стране.
Но все эти чаяния и надежды ни в малой степени не сбылись — и даже наоборот: после состоявшегося отречения монарха острые разногласия между различными политическими партиями и их борьба друг против друга только еще более усилились; это, в свою очередь, привело к усилению влияния большевиков. В результате состоявшееся отречение Николая II от российского престола оказалось отправным моментом в последовавшей за ним цепочке событий, приведшей в октябре того же года к большевистскому революционному перевороту. За несколько дней большевики захватили и подвергли аресту Временное правительство и приняли на себя управление войсками и всей страной… В итоге произошедшие в России драматичные события становятся ключевыми вехами истории XX века как России, так и всего мира.
Сразу после октябрьского переворота начался красный террор — комплекс карательных мер, проводившихся большевиками в 1917–1923 гг. против «классовых врагов» и лиц, обвинявшихся (или только подозреваемых) в контрреволюционной деятельности. Декрет «О красном терроре» от 5 сентября 1918 г. подводил обоснование для проведения репрессий, однако большевики широко использовали террор и насилие ещё до официального провозглашения данной политики. Уже в эти годы известны случаи репрессий против священнослужителей, по поводу и вовсе без повода, однако в те годы террор был в значительной степени случайным и еще не имел выраженной антицерковной направленности.
Первыми жертвами «красного террора» пали представители дворянства и офицерства царской армии, высшие иерархи синодальной церкви и священнослужители других конфессий, а также и августейшее семейство самого императора Николая II.
Проходит еще совсем немного времени — и новый режим все более и более решительно показывает свои виды на устроение жизни в стране. Теперь органами власти на местах выступают исполнительные комитеты — исполкомы — районных и городских советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Теперь все делается властями «во имя народа» и «для народа», однако эта ласкающая слух фразеология очень быстро показала народу свою нелицеприятную сущность.
Одним из первых шагов по устроению внутренней жизни власти объявляют национализацию всех видов собственности; эта политическая акция коснулась и церковных организаций, и церковных имуществ. 20 января (2 февраля) 1918 г. Совнаркомом был принят «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви», согласно которому теперь все церковные здания, их внутреннее убранство и другие ценности были национализированы и считались собственностью местных органов советской власти. Как объявлялось, эта кампания была направлена, прежде всего, против господствующей, Синодальной, церкви — как ранее опиравшейся на государственную поддержку и отчасти пользовавшейся государственным финансированием. Именно этим мотивировалось безоговорочное изъятие всего находящегося в ведении господствующей церкви имущества. Однако «по ошибке» в этот же список национализируемых объектов попали также и храмы старообрядческой церкви — в которые, как известно, не было вложено ни копейки государственных денег и которые создавались и строились по инициативе и на средства того самого народа, от имени которого теперь и выступала власть… Старообрядцы пытались призвать «народную власть» исправить эту явную ошибку и оставить им их храмы в собственности церковных общин — как это было и прежде… Однако власть вовсе не собиралась «мелочиться» с обращениями и просьбами «отдельных групп церковников»: скоро стало понятно, что, с точки зрения новой власти, все религиозные конфессии попали в разряд «реакционных организаций», поскольку препятствовали воспитанию у народных масс «марксистского сознания» и мешали скорейшему построению коммунизма…
На основании этого декрета Синодальная церковь — еще недавно единственная «государственная конфессия» в царской России — была отделена от государства, но при этом она не получила и прав самостоятельного религиозного общества. При этом ничуть не лучшим было и положение всех других конфессий — все религиозные организации на территории советского государства были исключены из числа субъектов гражданского права и поставлены фактически вне закона, их правовой статус приблизился к нелегальному. С этого момента единственной предпочтительной формой религиозных воззрений — «государственной религией» — в стране Советов был провозглашен атеизм, в то время как все религиозные организации и их приверженцы оказались в равном — совершенно бесправном! — положении.
В июле 1918 года V Всероссийский съезд Советов принимает Конституцию РСФСР — первую советскую конституцию. Согласно этой Конституции, полнота гражданских прав была доступна вовсе не для всех граждан страны. Значительное число людей было отнесено этой Конституцией к лицам, пораженным в правах, за которыми закрепилось наименование «лишенцы». К этой категории были отнесены, среди прочих категорий, «г) монахи и духовные служители церквей и религиозных культов» (статья 65 Конституции РСФСР 1918 года).
Однако если в 1918 году лишенцами объявлялись лишь сами «духовные служители и монахи», то с годами круг лишенцев из числа верующих все более расширяется: в 1925 г. к лишенцам прибавляются «псаломщики, канторы, муэдзины и т.п. вспомогательный персонал», с ноября 1926 г. — особенно уточняется, что «служители религиозных культов всех вероисповеданий и толков <…>», лишаются избирательных прав «независимо от того, получают ли они за исполнение этих обязанностей вознаграждение».
Новый удар по церковным организациям состоялся 10 (23) февраля 1922 года, когда был издан декрет об изъятии всех церковных ценностей в пользу голодающих. Зачем потребовался такой декрет? Здесь большевики воспользовались случаем: тяжелый голод в Поволжье, случившийся в 1921 г. в результате неумелой (если не вредительской) политики продразверсток и приведший к почти двум миллионам жертв, придавал некоторую видимость законности происходящему: дескать, вот видите, народ же помирает, и потому необходима мобилизация всех национальных ценностей в пользу голодающих.
Во имя исполнения этого декрета по всей стране прокатилась волна изъятия церковных драгоценностей (что было, конечно же, связано с циничным поруганием над наиболее почитаемыми святынями). Может быть, по старообрядцам эта кампания ударила еще не так больно, поскольку «драгоценностей» в старообрядческих храмах было меньше всего, но горький привкус бесправия и бессилия почувствовали все верующие в стране.
В первые десятилетия власть еще не шла на массовое закрытие храмов — по ходатайству церковных общин специальным решением исполкомы предоставляли церковные здания «в пользование» своим же церковным общинам, вместе со всем внутренним убранством и имуществом, заключая с общинами письменный договор о пользовании этим «всенародным» имуществом; при этом составлялись подробные описи такого имущества, копии которых хранились у органов власти… Теперь просто так даже вынести из храма какую-то икону или книгу верующим было нельзя — это могло вызвать претензии со стороны органов власти по части «недобросовестного пользования» и — на этом основании — расторжение договора пользования и изъятие храма со всем внутренним убранством в ведение властей… Конечно, случаи подобных претензионных решений о закрытии храмов пока были нечастыми, но опасения на этот счет прихожане ощущали постоянно. Однако никакого выбора у верующих не оставалось, и возможность «пользоваться» своим же приходским имуществом позволяла общинам до поры успешно продолжать свою церковную жизнь.
В 30-е годы в стране все более усиливается «борьба с религиозными предрассудками» — проводится активная атеистическая пропаганда, в то время как любая проповедь Веры и Евангелия категорически запрещена. Религия представляется главной помехой социалистическому строительству…
В стране активно действует «союз воинствующих безбожников», он издает свою массовую газету. Среди простого населения и — особенно — в среде молодежи нагнетается атмосфера враждебного отношения к «классовым врагам» — священнослужителям и прихожанам храмов. Вся страна увешана безбожнической наглядной агитацией — глумливыми плакатами атеистического содержания. Как результат — в регионах начинают бесчинствовать группы безбожников-комсомольцев, они врываются в храмы и дома священнослужителей, устраивают там погромы, избиение церковных работников и членов их семей, и все эти террористические акции бездумных активистов-антирелигиозников фактически покрываются властями.
Церковные организации подвергаются удушающему налогообложению, а снабжение их коммунальными ресурсами производится по «политическим» тарифам, во много раз завышенным от обычных. Так, например, электроэнергия (где она уже была в те годы) продается примерно по таким ценам: населению — по цене 4 коп./кВт, промышленным предприятиям — по цене 0,1 коп./кВт, а церковным организациям — по цене 25 коп./кВт (что в 250 раз (!!!) дороже, чем тариф для промышленности). Такая ценовая политика властей даже без специальных мер по принудительному закрытию храмов приводит многие церковные общины к невозможности продолжать свою деятельность.
В этой обстановке храмы все более пустеют, люди зачастую просто боятся прийти в церковь. По всей стране ширится волна закрытия храмов — иногда по решению властей, но часто и по «добровольным ходатайствам» самих общин, обезлюдевших под давлением пропаганды и не могущих нести тяжкий груз репрессивного налогообложения.
Иногда дополнительным поводом для придирок служит техническое состояние храмов. Например, в некоем храме протекла крыша, и власти, «заботясь о безопасном проведении церковных служб и сохранности здания» предписывают церковной общине незамедлительно провести ремонт кровли, оформив для этого все необходимые разрешительные документы. Представители общины начинают обивать пороги государственных учреждений, стараясь получить все требуемые разрешительные бумаги — но эти старания церковных представителей практически открыто тормозятся теми же чиновниками, и оформление необходимых для ремонта бумаг затягивается и затягивается… И тогда, выждав время, органы власти принимает решение о принудительном закрытии этого храма «в связи с аварийным состоянием здания и неисполнением предписания о проведении ремонта». И вопрос решен: сами, де, виноваты! Теперь оставшиеся представители общины изгоняются на улицу, храм опечатывается и в дальнейшем передается для использования под светские нужды…
Процедура распределения икон и других церковных реликвий, находящихся в закрываемых храмах, была различна, одинаковым было одно: никогда иконы, книги и другие предметы церковного убранства не передавались на руки прихожанам (которые, чаще всего, когда-то и принесли их в храм). Иногда удавалось договориться о передаче церковного имущества в соседние, пока еще действующие, храмы, иногда власти принимали решение о передаче икон и утвари (или какой-то их части) в местный музей, но большая часть беззастенчиво уничтожалась. Иногда подобные акции «утилизации» икон устраивались как публичные массовые мероприятия…
В этот период закрытие храмов по различным основаниям принимает все более массовый характер. Многие закрытые храмы вскоре подвергаются сносу, часто по наскоро надуманным поводам. Другие церковные здания «по просьбам трудового народа» приспосабливаются под хозяйственные нужды новой власти — в них устраивают клубы, общежития для рабочих, склады удобрений и другого колхозного имущества, размещают цеха сельхозартелей и промышленных предприятий.
С 1925 г. советское правительство приступает к практике расширения ограничений, полагаемых каждому лишенцу, на всех членов его семьи — это превращало жизнь всей семьи лишенца в непрестанную череду бед и скорбей. Увольнение с работы; исключение из профсоюзов и кооперативов (и как следствие — невозможность получать товары и продукты в условиях карточной системы в 1929-1935 гг.), выселение «лишенцев» из занимаемых ими квартир в муниципальных домах (это же касается и «национализированных» прицерковных домов и «сторожек», где часто проживали семьи священнослужителей), значительное повышение налогового бремени, исключение детей «лишенцев» из старших классов средних школ, техникумов и вузов — вот далеко неполный список социальных последствий лишенчества.
Очевидно, замысел большевиков заключался в том, чтобы таким образом разрушить самую глубинную ячейку «контрреволюции» — семью. В учебных заведениях учителя проводят унизительные «атеистические» проработки детей, глумятся над их верой, срывают нательные крестики, стыдят и угрожают верующим родителям. Подвергаются осмеянию и поруганию самые фундаментальные христианские принципы и понятия.
Всё это вместе взятое неумолимо приносит свои разрушительные результаты. Среди духовенства новообрядческой церкви стали встречаться случаи, когда священник, чтобы облегчить жизнь жене и детям, официально разводился со своей супругой, встречаясь с семьей тайным образом. Еще более печальную картину представляли собой отказы детей от своих родителей-церковников. Возможно, как подобные разводы, так и официальные отказы детей от родителей в большинстве своем были фиктивными — однако эти случаи вовсю использовались пропагандой в качестве «достойного примера» всем прочим «прогрессивным людям»…
В результате всех этих репрессивных мер лишенец становился в советском обществе самым настоящим изгоем. Лишенный избирательных прав и, как следствие, возможности найти постоянное место работы и более-менее твердый источник дохода, лишенец был вынужден постоянно балансировать на грани выживания, что в голодные революционные и последующие за ними годы не всегда удавалось даже и вполне благополучным гражданам.
Все эти лишения в полной мере ложились на семьи церковных служителей городских храмов; чуть меньше эти тяготы ощущались теми, кто проживал на селе: семьи этих священнослужителей отчасти выручала возможность кормиться «со своего огорода», да милостыня от своих собратьев-прихожан.
Справедливости ради надо сказать, что случаи «разводов по политическим мотивам» и «отказов детей от родителей-церковников» в семьях старообрядческого священства не известны. Можно полагать, что в среде старообрядцев, не забывших многовековой опыт выживания в условиях несправедливости и гонений, было меньше материальных притязаний и сохранялись более высокие традиции христианской жертвенности. А потому жена и дети священнослужителя чаще всего сознательно и безропотно несли свой тяжкий жребий «лишенчества», рассматривая этот подвиг как выпавший на их долю крест, как их путь угождения Богу, и потому не изыскивали никаких лукавых способов облегчить это бремя.
Тем временем руководство страны заботилось о мировом признании первой страны социализма, в том числе её идеологии. В этот период с пропагандистскими целями была подготовлена сталинская Конституция 1936 года, в которой были впервые сформулированы коммунистические представления о принципе свободы совести (статья 124): «В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами». Здесь за внешней гладкостью и кажущейся респектабельностью формулы, демонстрирующей якобы равноправие веры и неверия, не обошлось без сознательного лукавства — смотрите сами: свобода отправления религиозных культов здесь вовсе не предполагает возможности «религиозной пропаганды», в то время как свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами… Вот так! Внешне все красиво, а на самом деле даже Конституция не предполагает равенства между верующими и неверующими. Чего говорить про остальные законы и позаконные акты — они были просто пропитаны духом нетерпимого отношения в церкви и к верующим…
Принятие этой новой конституции еще более подхлестнуло поток хвалебных высказываний в адрес «великого вождя» И.В. Сталина, приведших в последующем нашу страну к перегибам культа личности.
К слову, одним из декларативных завоеваний этой Конституции считают отмену категории «лишенец». Все бывшие лишенцы и члены их семей, находящиеся до этих пор словно на краю пропасти, привыкшие жить в непрестанном страхе перед новым витком репрессий, лишенные права защитить себя и близких от государственной деспотии, теперь почувствовали надежду на возвращение им полноты гражданских прав. Однако ближайшее будущее показало, сколь ненадежными оказались эти чаяния.
В целом в продолжение первых десятилетий советской власти в стране ширится размах борьбы с религией, а в душах людей, увлекшихся коммунистическими идеями построения «рая на земле», царит нескрываемый пафос разрушения всего старого и «отжившего»: «Весь мир … мы разрушим до основанья…» (гимн СССР — «Интернационал»). В этот скорбный период на алтарь новой атеистической веры были принесены сотни тысяч, а возможно, и миллионы человеческих жертв.
Вскоре после принятия «справедливой сталинской Конституции» в стране началась новая волна массовых репрессий, направленных прежде всего против духовенства.
