Человеческие качества протопопа Аввакума и его личный религиозный опыт

Протопоп Аввакум по праву считается одним из самых ярких и выдающихся деятелей не только раннего старообрядчества, но и всей отечественной истории. Популярность Аввакума в старообрядчестве и за его пределами во многом обусловлена личными качествами видного противника реформы. Историк-академик С.В. Платонов отозвался об Аввакуме следующим образом: «Древняя Русь не знала более темпераментного и яркого человека. Как в своей жизни, так и в писаниях Аввакум был непреклонным, горячим и по силе своей личности… Когда вы читаете сочинения Аввакума — перед вами выясняется необыкновенно страстная натура, острый ум, властная воля и горячая вера…» [28, 9].

Известно, что основные черты характера личности формируются в детстве. К сожалению, до нас почти не дошло сведений о ранних этапах жизненного пути Аввакума. Всё, что современным исследователям известно о детстве будущего ревнителя «Старой Веры» — это несколько эпизодов, изложенных самим протопопом Аввакумом в его «Житии». Несмотря на то что описанию своего детства автор «Жития» уделяет чрезвычайно мало внимания, в данном первоисточнике имеются весьма ценные сведения об объективных внешних факторах, способствующих формированию характера и образа Аввакума. Он был воспитан в семье православного священника. По всей видимости, отец, страдавший пороком пьянства, мало интересовался воспитанием сына, которое полностью перешло в руки матери будущего протопопа Марфы, глубоко верующей и богобоязненной женщины: «Отец же мой прилежаше пития хмельнова; мати же моя постница и молитвенница бысть, всегда учаше мя страху Божию» [1, 8], — пишет Аввакум. Таким образом, глубокое религиозное миросозерцание матери Аввакума оказало решающее влияние на его личность и послужило основополагающим обстоятельством для формирования собственных убеждений, образа мышления и поведения. Благодаря материнскому церковному воспитанию, для Аввакума было естественным регулярное посещение богослужений, соблюдение постов, постижение основ православия через традицию древнерусского духовного образования в семье и общине. Влияние матери, принявшей в конце жизни монашество, на детство Аввакума, обусловило наличие в его самосознании таких категорий, как вера, молитва, духовный опыт, что и определило будущий социальный статус исследуемой нами личности как православного священника и видного религиозного деятеля. В этом есть определенная психологическая закономерность, ибо исследователями в данной области научного знания доказано, что «завтра ребенок будет делать то, что сегодня он делал с мамой, и именно благодаря тому, что это было «с мамой» [10, 9]. Первые итоги подобного воспитания были проявлены у Аввакума ещё в ранней юности, что им самим описано: «Аз же некогда видев у соседа скотину умершу, и той нощи, восставше, пред образом плакався довольно о душе своей, поминая смерть, яко и мне умереть; и с тех мест обыкох по вся нощи молитися» [1, 8]. Из приведенных строк можно сделать вывод, что обычный банальный деревенский сюжет — смерть домашнего животного во впечатлительном детском миросозерцании получил ассоциацию с концом человеческой жизни, Божественным судом и загробным воздаянием. Аввакум, будучи ребенком, находит утешение в постоянной молитве и уже в малолетнем детском возрасте готовится к физической смерти как неизбежной данности. Примечательно, что во время написания «Жития» сорокапятилетний Аввакум сохранил в памяти детский, важный для его духовной жизни эпизод на всю жизнь. Современный исследователь протестантский теолог М. Иванов, некогда занимавшийся проблематикой экзистенциальной стороны жизни Аввакума, утверждает, что в молитве юный Аввакум находит спасение от страха перед смертью, помышляя о последней как неизбежном явлении будущего [15, 19–20]. 

Таким образом, описанные нами выше особенности воспитания Аввакума в детстве заложили прочную основу становления его личности как харизматического религиозного наставника, высокие молитвенные переживания которого обусловили тонкую чуткость ко всякого рода духовным подменам. Изучение сочинений протопопа Аввакума приводит к выводу о постоянном для его миросозерцания чувстве Божественного присутствия. Повествование к читателю часто прерывается молитвой. Для Аввакума духовный мир так же близок, ощущаем и переживаем, как материальный. Происходит сакрализация действительности — явления, характерного для миропонимания религиозного человека. С точки зрения современной религиоведческой науки, религиозный тип протопопа Аввакума, бесспорно, относится к «убежденным верующим» [12, 31].

Старообрядческий проповедник известен как хороший и примерный семьянин, любящий муж и отец. В своей жене Анастасье Марковне протопоп Аввакум видел «помощницу ко спасению» [1, 8], искал у неё моральной помощи и поддержки. Жена протопопа была верной спутницей Аввакума во всех неблагоприятных для семьи периодах жизни. Она убеждала мужа не тяготиться заботой о домочадцах во времена его проповедей, обличающих церковную реформу, вселила в него веру и надежду на то, что Бог не оставит протопопицу и детей в беде и скорбях. «Житие» повествует об этом следующим образом: «В русские грады приплыл и уразумел о церкви, яко ничто ж успевает, но паче молва бывает. Опечаляся, сидя, рассуждаю: что сотворю? проповедаю ли слово Божие или скроюся где? Понеже жена и дети связали меня. И виде меня печальна, протопопица моя приступи ко мне со опрятством и рече ми: «Что, господине, опечалился еси?» Аз же ей подробну известих: «Жена, что сотворю? Зима еретическая на дворе; говорить ли мне или молчать? — связали вы меня!» Она же мне говорит: «Господи, помилуй! что ты, Петровичь, говоришь? Слыхала я, — ты же читал, — апостольскую речь: «Привязался еси жене, не ищи разрешения; егда отрешишися, тогда не ищи жены». Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи; дондеже Бог изволит, живем вместе; а егда разлучат, тогда нас в молитвах своих не забывай; силен Христос и нас не покинуть! Поди, поди в церковь, Петровичь, — обличай блудню еретическую!» Я-су ей за то челом и, отрясше от себя печальную слепоту, начах по-прежнему слово Божие проповедати и учити по градом и везде, еще же и ересь никониянскую со дерзновением обличал» [10, 26]. Аввакумова жена сопровождала мужа во время самой изнурительной ссылки в Сибирь под началом воеводы Пашкова. Доведенная до отчаяния жена спросила мужа: «Долго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя смерти!» Она же, вздохня, отвещала: «Добро, Петрович, ино еще побредем» [10, 26]. Аввакум характеризует свою жену как сильную и волевую женщину, готовую до самой смерти делить с семьею печальную участь ссыльных подневольных людей. Создание художественного портрета собственной жены писателем Аввакумом является первым случаем в истории отечественной литературы, когда на страницах сочинений воспевается образ русской женщины. Созданный Аввакумом литературный прием положил основу и нашел последующее продолжение во многих классических произведениях знаменитых русских литераторов.  
Безграничная любовь протопопа Аввакума к семье, жене и детям, доходила до того, что отец, сам до смерти преданный борьбе против церковных преобразований, жестоко наказывает духовных чад за малейшее малодушие и с необыкновенной лёгкостью прощает собственных сыновей за вероотступничество. В «Послании на Мезень к жене и детям» Аввакум поучает самого твердого в вере сына Афанасия: «Не гнушайся братией, что они некогда смалодушничали… Что ж делать? И Петр Апостол некогда так сделал… Разговаривай братии: не сетуйте-де о падении вашем выше меры, — простит вас! Да и батюшко-де по воле Божии, вас прощает и разрешает, дает прощение в сей век и в будущий! — Впредь не падайте… Един Бог без греха и без изврат; а человечество немощно, падает яко глина, и восстает, яко ангел» [5, 188].

Аввакум показал себя патриотом русского православия и отечественной культуры, выраженной у него через любовь к родному языку: «Понеже люблю свой русской природной язык… и не уничижаю своего языка русскаго» [1, 3]. Для русского православного христианина родной язык являлся одним из средств и способов сохранения национальной идентичности и её исторической континуитивности, кодировки и трансляции духовного опыта во временных параметрах бытия. «Опыт духовных исканий и самопознания жизни народа хранит и выражает его язык. В языке народа живут его любовь, дух, разум. В языке народа хранится его духовная культура. Слово служит связующей нитью между мыслью, идеей, логосом и образом представления предмета» [35, 53]. 

Общепринятым сегодня является утверждение о высоком уровне образованности протопопа Аввакума для своего времени. Ему была доступна и известна почти вся литература вероучительного и духовно-назидательного характера в России эпохи середины XVII века. Должная по уровню начитанность [30, 337–338], любознательный, пытливый ум и яркие литературные способности выделяли Аввакума на фоне его коллег — приходских священников. О феноменальной памяти одного из отцов староверия свидетельствует то обстоятельство, что, будучи узником Пустозерского острога, когда протопоп в течение пятнадцати лет не имел никакого доступа к религиозным книгам, анализ его сочинений так называемого Пустозерского периода (1667–1682) показывает наличие частых и, на удивление, почти дословных ссылок на Евангелие, Апостол, Псалтырь, «Хронограф», «Четьи Минеи», «Златоуст», «Маргарит», «Историю Иудейской войны», «Повесть о Белом Клобуке», «Книгу о Вере», «Летописец», «Кирилову книгу». Встречаются также выдержки из «Пролога» и другой литературы из числа исторических и патристических сочинений, имевшихся в позднесредневековых библиотеках и книгохранилищах Московского государства. «Для всего написанного в Пустозерске характерны: обширная предварительная начитанность и прекрасное знание церковной литературы того времени; блестящая память и искусное использование стилистического материала, которым Аввакум хорошо владел, собственный способ сочетания литературных жанров и стилей, с которыми он близко знакомился до заключения… использование национального литературного языка и творческой независимости» [14, 27], благодаря чему творения Аввакума признаны классикой русской литературы. Религиозно-философскую и идейную проблематику сочинений протопопа Аввакума мы считаем целесообразным отобразить в следующем параграфе.  

Широкая начитанность, высокая образованность, активная церковно-приходская жизнь позволили Аввакуму рано встать на церковное поприще и быстро продвинуться по священно-иерархической деятельности. Рано женившись, Аввакум становится диаконом в двадцать один год. В двадцать три он хиротонисается в сан священника. А к тридцати годам «совершен в протопопы православными епископами» [1, 3]. 

В соответствии с каноническим наследием православия, четырнадцатым правилом Шестого Вселенского Собора предусмотрена строгая возрастная регламентация кандидатов на принятие духовного сана. По правилу, возраст постановления диакона равен двадцати пяти годам, священника — тридцати [18, 498]. 

Рукоположение Аввакума священнослужителем в неподходящий на то возраст, при общей тенденции заострения повышенного внимания на исполнении соборных постановлений Вселенской Церкви в средневековой Русской Церкви, свидетельствует об особом, выдающемся, складе личности Аввакума как человека титанического духовного чувства.

По византийской и древнерусской церковной традиции священный сан старшего священника (протоиерея, протопопа) получали самые достойные из служителей за различные церковные заслуги. На протопопа возлагались определенные административные обязанности. В его подчинении состояли все священники, находящиеся на одной канонической территории, что обязывало старшего священника следить за церковным порядком и бороться с пороками духовенства и мирян. Фактически протопоп являлся прямым наместником архиерея в одном из округов правящей святительской кафедры. Назначение священника Аввакума на должность протоиерея в сравнительно раннем возрасте косвенно свидетельствует о наличии в его характере таких качеств, как исполнительность, ответственность, честность, ревность к исполнению церковных порядков, что подтверждается исследователем жизни и творчества протопопа Аввакума А.К. Бороздиным. Ученый характеризует личность Аввакума как усердного молитвенника и исполнителя церковных чинов, редкого аскета, строгого к себе и к другим [7, 11–12]. 

Среди разнообразных способов проявления внутренней стороны духовной жизни Аввакум отдаёт предпочтение аскетизму, порою доходящему на личной практике до крайне высокой степени телесных воздержаний и лишений, что также определено влиянием личного подвига матери, — самого первого и величайшего для протопопа духовного авторитета: «Мати моя отъыде к Богу в подвизе велице» [1, 8]. Известен случай, когда в 1671 году протопоп Аввакум и его ближайший сподвижник священник Лазарь в течение Великого поста не употребляли никакой пищи, в том числе и воды, сохраняя полное воздержание. Только по причине упадка сил и ощущаемого изнеможения протопопы вынуждены были возобновить питие воды. Соблюдение изнурительного поста Аввакумом вызывало порою недоумение у ближайшего окружения этого человека. В самом начале пустозерской ссылки Аввакуму и другим заключенным разрешалось вкушать только хлеб и воду. Протопоп взял на себя добровольный пост и в течение восьми дней не вкушал никакой пищи, обрекая себя, по всей видимости, на добровольно уморение голодом: «И я сопротив того плюнул и умереть хотел не едши. И не ел дней с осьм и больше» [1, 39]. Только по настоянию братии Аввакум оставил в стороне этот замысел: «Да братия паки есть повелели» [1, 8].

Ревностно выполняя положенные церковные предписания, будучи строгим к себе, протопоп Аввакум того же требовал от других. Преимущественно — от своих прихожан. В сочинениях Аввакума описано несколько случаев, когда последний, ревнуя о духовно-нравственных устоях своих прихожан, приходит подчас к суровым методам воспитания. Аввакум выгоняет из своего села скоморохов: «Изгнал их, и хари, и бубны изломал на поле един у многих. И медведей двух великих отнял, — одного ушиб, и паки ожил, а другого отпустил в поле» [1, 10]. 

Во время второй ссылки в Тобольск протопоп Аввакум избивает и вяжет на цепь диакона Ивана Струну «за церковный мятеж» [1, 10]. В другом случае, узнав, что одна из духовных дочерей Аввакума была причастна к греху блуда, посадил её в погреб на покаяние. Через определенное время Аввакум выпустил женщину, повелев ей класть бесконечные поклоны, приказав перед этим своему пономарю отстегать легкомысленную грешницу. Когда строгий протопоп узнал, что некоторые действия его духовной дочери — уставщицы Воскресенского монастыря Елены Хрущёвой послужили причиной разлада в одной семье, то Аввакум отлучил уставщицу от участия в соборном молитвенном общении и Евхаристии на семь лет с наложением епитимьи в тысячу ежедневных поклонов.

Чрезмерная, по современным религиозным представлениям, строгость протопопа Аввакума к своей пастве, частые наставления о необходимости посещения продолжительных служб, открытое обличение человеческих слабостей и пороков не принесли авторитета и уважения на первых порах его пастырского служения. Отчасти это признано самим автором «Жития». В первом церковном приходе Аввакума — в селе Лопатищи двадцатипятилетний священник дерзнул обличить местного чиновника за незаконный брак с дочерью вдовы, состоявшийся против воли сироты. Аввакум пишет: «Он… пришед сонмом, бил и волочил меня за ноги по земле в ризах…» [1, 10]. Другой местный начальник, причина негодования которого к Аввакуму остается читателям неизвестной, покушался на жизнь приходского священника, стрелял в него из пистолета. По слову протопопа Аввакума, разгневанный начальник лишил его имущества и выгнал с семьёй из села. Благодаря заступничеству московских протопопов Иоанна Неронова и Стефана, Аввакум возвращается на старое место и не изменяет своим принципам: к всеобщему недовольству народа выгоняет из села скоморохов, лишая своих прихожан любимой светской народной забавы, отказывает в благословении сыну именитого боярина Шереметьева Матвею только за то, что тот носит подстриженную бороду: «Велел благословить сына своего Матфея бритобрадца, — пишет протопоп Аввакум. — Аз же не благословил, но от писания его порицал, видя блудолюбный образ» [1, 32], требует от прихожан усердия в исполнении церковных предписаний, в результате чего Аввакум повторно изгнан из села. 

По ходатайству влиятельных священников из числа московского духовенства, Аввакуму повышают сан и ставят протопопом в г. Юрьевец-Поволжский. Увлеченный деятельностью кружка «ревнителей древлего благочестия», будучи одним из его членов, Аввакум пытается внедрить идеи «ревнителей» у себя в приходе. Ликвидация в богослужебной практике многогласия, стройное, неспешное чтение и пение в несколько раз увеличивали и без того продолжительную церковную службу, длящуюся более семи часов кряду, что также вызвало всеобщее недовольство прихожан и массовое непонимание, на фоне того, что продолжительность русских церковных служб стала предметом восхищения иностранцев. Сирийский монах Павел Алепский отзывается о православном богослужении на Руси, давно утратившем свою молитвенную насыщенность на православно-христианском востоке, следующим образом: «Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния. Душа у нас расставалась с телом от того, сколь длительны у них и обедни и другие службы… Что за крепость в их телах и какие у них железные ноги! Они не устают и не утомляются… Какое терпение, какая выносливость! Несомненно, что все эти люди святые: они превзошли подвижников в пустынях» [8, 151]. Однако радость и восхищение инока Павла не соответствовали суровой реальности. Местное население было озабочено хозяйственными практическими делами. Положение усугубилось вышедшим в свет Соборным уложением 1649 года, по которому, исходя из тезиса об окончательном закрепощении крестьян, подневольным хлебопашцам необходимо было более половины календарной недели отработать на барщине. Частое, как того требовал Аввакум, посещение богослужений занятым рабочим крестьянином становилось невозможным. Следовательно, катастрофический дефицит личного времени с одной стороны и непомерная строгость волостного протопопа с другой не могли не вызвать всеобщего недовольства, о чем пишет Аввакум: «И тут пожил немного, — только осмь недель: дьявол научил попов, и мужиков, и баб, — пришли к патриархову приказу, где я дела духовныя делал, и, вытаща меня из приказа собранием, — человек с тысящу и с полторы их было, — среди улицы били батожьем и топтали; и бабы были с рычагами. Грех ради моих, замертва убили и бросили под избной угол. Воевода с пушкарями прибежали и, ухватя меня, на лошеди умчали в мое дворишко; и пушкарей воевода около двора поставил. Людие же ко двору приступают, и по граду молва велика. Наипаче же попы и бабы, которых унимал от блудни, вопят: «Убить вора, блядина сына, да и тело собакам в ров кинем!» Аз же, отдохня, в третей день ночью, покиня жену и дети, по Волге сам-третей ушел к Москве» [1, 11]. 

После неудачи в Юрьевце-Поволжском Аввакум становится клириком Казанского собора Московского Кремля. Воодушевленный работой в кружке «ревнителей», Аввакум слывёт в столице известным проповедником и активным церковным деятелем по улучшению качества богослужения и проповеди, исправлению богослужебных книг, искоренению пороков духовенства и прихожан. Протопоп Аввакум пишет: «Не почивал аз, грешный. Прилежал во церквах, и в домех, и на распутиях, по градом и селам, еще же и в царствующем граде, и во стране Сибирской проповедуя и уча слову Божию…» [1, 8].

«В молодые годы Аввакум не собирался быть писателем, — свидетельствует академик А.М. Панченко. — Он избрал другое поприще — поприще проповедника… Он свои речи не записывал. Поэтому заключенные в них идеи приходится восстанавливать по деятельности всего того кружка, к которому он принадлежал, — по деятельности Ивана Неронова, Стефана Вонифатьева, молодого Никона» [27, 238]. 

Принципиальность протопопа Аввакума сделала его одним из самых последовательных защитников старых церковных положений, против которых была направлена реформаторская деятельность Алексея Михайловича и патриарха Никона. «Само сопротивление Аввакума реформам было следствием того понимания русского духовного наследия, которое сложилось у него в начале его деятельности. Он хотел разрешить государственные и церковные проблемы, наполнив русскую жизнь духом православия и возродив христианство; но он очень решительно отвергал <…> любые изменения в каноне, ставшем святыней после того, как русские святые, духовенство и миряне следовали ему веками» [14, 48]. 

Жестокое преследование сторонников дониконовского церковного благочестия и малочисленность старообрядческого духовенства — основные факторы, благодаря которым Аввакум стал известным не только в Москве, но и по всей России. Благодаря его неустанной проповеднической деятельности сразу же после начала реформы в столице образуется одна из первых в стране старообрядческих общин во главе с Аввакумом. Подобные церковные общины образовались во многих городах и селениях, через которые проезжал ссыльный протопоп. В контексте вышеназванных обстоятельств обнаруживается важное качество Аввакума — харизматическое лидерство. Близость к народу, разделение с ним политического и церковного недовольства, послания и устные проповеди посредством простого доступного языка сделали протопопа Аввакума настоящим народным героем, страдальцем и мучеником за веру. Только после церковного раскола к Аввакуму действительно потянулись люди, усматривая в нем не приходского исполнителя треб, а духовного наставника, почитаемого проповедника. Аввакум в собственной биографии свидетельствует: «А егда в попах был, тогда имел у себя детей духовных много, — по се время сот с пять или с шесть будет» [1, 8]. Французский психолог Серж Московичи, занимавшийся проблемой масс и феноменом харизматичности, причину власти вождя и секрет его искусства притяжения масс видит в том, что «в глазах массы он воплощает идею, а по отношению к идее — массу» [24, 215]. 

Аввакум верно почувствовал дух народа и настроение народа, ибо протест против проводимых церковных реформ был всеобщим [17, 238–242], и его заслуга как харизматического лидера заключается в умелом донесении народным массам переживаемых исторических событий. 

Аввакума нельзя считать мастером систематического и выверенно-схоластического изложения богословских идей и затрагиваемых им проблем. Вся сила аргументации «железного» протопопа — в силе его личности, в волевом и темпераментном характере, искусстве яркого, пламенного и глубоко эмоционального изложения мыслей, ведения споров и дискуссий, что производило немалое впечатление на окружающих людей. Аввакум побеждает не столько строгостью аргументов, сколько проявлением силы духа. «Он умел действовать на слушателей искренностью своего чувства, живой, образной, простонародной речью, а главное, горячей верой в правоту того, что он защищал» [26, 25]. 

Своею личностью он психологически воздействует на человека, зачастую высокопоставленного в социальном отношении и политически влиятельного. Выдающейся духовной сподвижницей Аввакума была известная боярыня Феодосия Морозова, видевшая в нём пророка и духовного наставника. Тобольский архиепископ Симеон разрешает ссыльному протопопу ведать епархиальными делами, служить и проповедовать в кафедральном соборе. Его авторитет признают старшие по возрасту священнослужители — протопопы Иоанн Неронов, Лонгин Муромский, Даниил Костромской, Никита Добрынин («Пустосвят»). Еще до издания патриархом Никоном известной грамоты 1653 года Аввакуму поручают исполнение ответственной обязанности настоятеля Казанского собора Московского Кремля, где он проповедует и служит перед первыми лицами государства. Даже караульные солдаты, сопровождающие в ссылку опального священнослужителя, берут у него благословение.  
Активная церковная деятельность Аввакума, его вера и пламенность также оказали влияние на царя Алексея Михайловича Романова, который, несмотря на настойчивое внедрение греческого церковного обихода, противного протопопу Аввакуму, никогда не испытывал личную неприязнь к опальному священнику, всячески оказывая ему покровительство и заступничество. Благодаря ходатайству Алексея Романова перед патриархом Никоном, Аввакума не лишают сана на одном из первых проводимых патриархом соборов: «Государь с места сошел и, приступя к патриарху, упросил. Не стригше, отвели в Сибирский приказ» [1, 13]. Ему единственному из пустозерских узников, по настоянию царицы, не урезают кисть правой руки и язык. Алексей Михайлович лично просит у Аввакума поминальных заздравных молитв: «Где ты ни будешь, не забывай нас в молитвах своих» [23, 19] .  
Аналогичное отношение к царю проявлял Аввакум. Об их человеческой близости свидетельствуют написанные протопопом пять челобитных. В данных посланиях Аввакум благожелательно убеждает царя не менять привычный православный обиход, напоминая ему об ответственности перед Богом за Церковь и народ. «Вем, яко скорбно тебе, государю, от докуки нашей. Государь-свет, православный царь! Несладко и нам, егда ребра наши ломают и, розвязав, нас кнутьём мучат и томят на морозе гладом. А всё церкви ради Божия страждем. Изволишь, государь, с долготерпением послушать, и я тебе, свету, о своих бедах и напастех возвещу немного» [2, 84]. «Царь-Государь Алексей Михайлович, любим бо еси мне, исповемся тебе всем сердцем моим и повем ти вся чудеса Господня. Ей, не лгу — буди мне, с сею ложью стати на страшном суде с тобою пред лицем Господним» [6, 96]. Эти глубокие по психологическому содержанию письма доставляли царю душевные страдания. Однако Алексей Михайлович, исходя из внешних обстоятельств, вынужден был держать Аввакума в ссылке. Только после смерти царя узников Пустозерского острога, по настоянию патриарха Иоакима, подвергают смертной казни через сожжение на костре. Таким образом, Алексей Михайлович находился под сильным воздействием личности Аввакума, о чем свидетельствуют их теплые взаимные и дружественные отношения. 

Сила аввакумовского духа спасла его семью от окончательной погибели во время первой ссылки в Даурию в сопровождении экспедиции воеводы Пашкова — жестокого авторитарного человека, буйного и властного начальника. Однако, несмотря на многочисленные собственноручные избиения протопопа Аввакума, преднамеренное мучение голодом, содержание его в холодных подземельях и срубах, воевода Пашков слушается ссыльного священника в делах веры. Аввакум описывает примечательный случай, происшедший между ним и Пашковым на Шаманском пороге. Даурской экспедиции повстречались две вдовы, шедшие на пострижение в монастырь. Начальник экспедиции Пашков решил их насильно выдать замуж, но и здесь строгий протопоп заступился за женщин, в результате чего воевода вынужден был отпустить встречных путниц дорогой для Аввакума ценою: «Послушав меня, вдов отпустил. А он вздумал мучить меня, осердясь» [1, 15]. В другой ситуации Пашков требовал от Аввакума признание каноничности своего наказания от церковного собора. Протопоп, в свою очередь, настаивал на неканоничности соборного деяния: «Он стоит со шпагою и дрожит; начал мне говорить: «Поп ли ты, или роспоп?» И аз отвещал: «Аз есмь Аввакум протопоп; говори, что тебе дело до меня?» Он же рыкнул, яко дикий зверь, и ударил меня по щоке, так же по другой, и паки в голову, и збил меня с ног и, чекан ухватя, лежачева по спине ударил трижды и, раздев, по той же спине семьдесят два удара кнутом» [1, 16]. Терпение Аввакумом всякого произвола со стороны жестокого начальника постепенно смягчает пылкий и горячий нрав Пашкова. К ссыльной семье протопопа испытывал симпатии сын воеводы Еремей, на которого Аввакум повлиял положительным образом. Заступничество сына воеводы перед отцом несколько облегчило тяжелую участь семьи Аввакума, после чего Пашков-отец, терзаемый совестью за совершение незаслуженных наказаний, перестал относиться к протопопу и его семье с прежней жестокостью.

Протопоп Аввакум понимал и осознавал в себе наличие той силы духа и духовных качеств, посредством которых он строил взаимоотношения с окружающими его людьми и мог оказывать психологическое воздействие на собеседника. В частности, после расставания с экспедицией Пашкова Аввакум не чувствовал никакой радости избавления от тирана. В «Житии» автор описывает, казалось бы, долгожданную разлуку со злосчастной для него экспедицией без всякой доли эмоций, но анализирует всё время, проведенное с Пашковым по-философски, в свете православно-христианской эсхатологической перспективы: «Десять лет он меня мучил, или я его — не знаю; Бог разберет в день века» [1, 25]. Первая даурская ссылка рассматривалась Аввакумом в качестве Господнего искушения для укрепления веры. 

Необходимо согласиться с выводом исследователя, что «черта харизматической избранности присутствует только в характеристике Аввакума, и её нет более ни у одного крупного старообрядческого деятеля» [9, 117].

Аввакум — уникальный душевный тип, натура страстная и противоречивая, совокупность явлений которой создают образ сугубо индивидуальной полноты и самобытия. Разнообразие мнений, оценок и суждений, полярность толкования фактов и событий вокруг этого имени не создали прецедентов в истории русской религиозной мысли. В личности Аввакума сочетаются, на первый взгляд, несовместимые качества, быстро сменяющие друг друга: чувство собственной святости и греховности, гнев и милость, ропот и терпение, грубость и ласка и т.п. 

Протопоп Аввакум не мог не чувствовать собственную народную популярность и непререкаемую духовно-наставническую авторитетность своих проповедей, посланий и писем. Слава Аввакума как мученика, страдальца за веру заставила поверить его в собственную богоизбранность. Он вещает громогласно и уверенно, считает свои слова последней и безапелляционной инстанцией. Протопоп Аввакум ни на минуту не сомневается в правоте своих мыслей, речей и поступков, будучи до конца убежденным и непоколебимым защитником близкой ему древнерусской церковной традиции. Ради своих убеждений он готов вместе с семьей идти в ссылку, переносить любые лишения и притеснения. За ним идут в добровольную ссылку его последователи. Аввакум не признает сверх себя никакого авторитета из высшей церковной иерархии и светских властей, считая всех принявших церковные новины «еретиками-собаками» и «шишами антихристовыми». Его не убеждает в истинности проведения реформы никакое собрание патриархов, митрополитов и епископов. Таким же образом для известного протопопа невозможным было стать на путь компромиссов и уступок. За время проведенной борьбы он до конца остается верный правилам, нормам и идеалам Церкви Христовой, как мыслил и воспринимал её устроение Аввакум, в соответствии со своим пониманием веры: «Понеже ныне, егда раскол творят книги еретическия, от римлян, от парижев, от венетов продаваемыя греком… и тем книгам зазорным, сквозе еретическия руки прошедшим, святейшия вселенския патриархи ни в чем не последуют, но, аще и с великим трудом, преписуют себе книги с непорочных книг письменных, и потом правят слова святыя истины» [1, 15].  
Такая черта характера Аввакума, как оптимизм в ходе сопротивления «никоновским новинам» постепенно перерастает в метафизическую категорию. Оптимизм для основателя старообрядчества есть деятельное начало, основополагание и первопринцип его бытия. Жизнелюбие и надежда на лучшее, на достойную загробную участь праведника, самоуверенность обусловили отсутствие в сознании Аввакума всякого страха перед смертью, видение смерти как временного и естественного для христианина явления, в связи с чем в жизни протопопа произошла частичная утеря социальной субординации. Подобное умонастроение позволило Аввакуму обличать в грехе и страсти любого человека, начиная с царя, патриарха, воеводы и заканчивая своими прихожанами. 

Совокупность переживаемых им событий вселила в «оппозиционного» протопопа непоколебимую уверенность в обладании им сверхъестественными харизматическими дарами: он совершает чудотворения, исцеляет больных и бесноватых посредством совершения молебна и соборования, рассматривает себя как пророка и проповедника, устами которого говорит Сам Господь: «изволися Духу Святому и мне» [1, 17], «я доведался, сказал мне Дух Святый» [1, 19]. Богоизбранность, проповедь в духе безапелляционности и уверенности — одна из наиболее распространенных тем его литературного творчества. Аввакум с подробностями описывает сюжеты, как он молитвой исцеляет больных людей и животных, изгоняет бесноватых, дает властные наставления пастве, посрамляет принявшую реформу высшую церковную иерархию, называет себя «изящным страдальцем» и «поборником православной веры». Вся его жизнь наполнена знамениями и Божьими чудесами. Известный советский учёный, исследователь литературного наследия и мировоззрения протопопа Аввакума Н.К. Гудзий справедливо подтверждает: «В своих сочинениях, особенно в «Житии», Аввакум неоднократно указывает на то, как Божья сила чудесно спасала и поддерживала его в его напастях: пищаль, направленная на него, не стреляет, в воде он и его семья не тонут; ангел его чудесно насыщает в заключении вкусными щами, по его молитве лед расступается, образуется прорубь, и он утоляет свою жажду; помощью Божьей Аввакум получает громадный улов рыбы в таком месте, где ни у кого рыба не ловится; по Божию повелению подавившегося рыбной крошкой Аввакума дочь его, разбежавшись, ударяет в спину, крошка выталкивается, и «Божий пророк» спасен от смерти. Сам Аввакум наделен сверхъестественной способностью исцелять больных — и людей и животных — и одержимых бесами» [11, 34]. Свою деятельность как проповедника и писателя Аввакум сравнивает с апостольской миссией первохристиан, что, по всей видимости, было осознано родоначальником пустозерской прозы: «…про житие-то мне и не надобно говорить, да прочтох Деяния апостольская и Послания Павлова — апостоли о себе возвещали же, еда Бог соделал в них…» [1, 27]. В письмах Аввакум представляется как «раб и посланник Исус Христов» [1, 27]. Исследователи сходятся во мнении, что между Апостольскими Деяниями и «Житием протопопа Аввакума» имеются некоторые параллели [22, 33.].   
С нашей точки зрения, вышеописанное духовное состояние протопопа Аввакума нельзя считать прелестью. Богоизбранность в понимании Аввакума — это, прежде всего, ощущение личной ответственности перед Богом за наставляемых им духовных чад, за судьбы и место «Старой Веры», «Древлего Православия» на этой земле [21, 131]. Аввакум обладал трезвым практическим умом, прекрасной памятью, умел адекватно оценить создавшуюся вокруг себя ситуацию, проявлял немалые аналитические способности, что не дает оснований говорить о переживании им нездоровых религиозных экзальтаций. Описываемые протопопом Аввакумом чудеса и видения, происходящие с ним, составляют, прежде всего, художественно-поэтический, и аллегорически-символический пласт его произведений, создаваемых идеологом старообрядчества на основе особых, глубоких религиозных переживаний. Один из авторитетных исследователей литературного творчества представителей первого поколения старообрядцев академик Д.С. Лихачев пишет: «Аввакум стремится подчинить себе действительность, овладеть ею, населить ее своими идеями. Вот почему Аввакуму кажется во сне, что тело его растет и наполняет собой всю вселенную. Это ему снится во сне, а наяву он продолжает бороться. Он не согласен замкнуться в себе, в своих личных горестях. Он считает все вопросы мироустройства своими, ни от одних он не устраняется. Его болезненно ранит безобразие жизни, ее греховность. Отсюда страстная потребность проповедничества. Его Житие, как и все другие его произведения, — непрерывная проповедь, проповедь, доходящая порой до исступленного крика. Проповеднический пафос по-новому, в новых формах возрождается в произведениях Аввакума, с ним вместе возрождается монументальность в изображении человека, но монументальность совершенно другая, лишенная прежней импозантности и прежнего абстрагирования. Это монументальность борьбы, борьбы титанической, до самой смерти, мученической, но вполне конкретной и «бытовой». Вот почему и самый быт приобретает в произведениях Аввакума какой-то особый оттенок пафосности. Цепи, земляная тюрьма, тяготы бедности те же, что и в других демократических произведениях, но они освящены его борьбой, его мученичеством. Щи, которые Аввакум ест в подвале Андроникова монастыря, те же, что и в любой крестьянской семье того времени, но их подает ему ангел. Та же и черная курочка, которую он завел себе в Сибири, но несет она Аввакуму по два яйца на день. И это толкуется Аввакумом как чудо. Все освящено ореолом мученичества за веру. Освящена им и вся его литературная позиция… Аввакум писал свои сочинения тогда, когда над ним и в его собственных глазах, и в глазах его приверженцев уже мерцал ореол мученичества. Вот почему и его просторечие, и его «бытовизм» в описании собственной жизни носили особый, героический, характер. Тот же героизм чувствуется и в созданном им образе мученика за веру» [21, 141]. 

Мученичество за веру в литературном наследии Аввакума является конечным завершением его земной жизни и жизни современных ему единоверцев. Массовость и жестокость гонений на первых старообрядцев не могли не затронуть ум и сердце талантливого пустозерского писателя. Объективный ход исторических событий и социальная обстановка того времени давали Аввакуму всё больше повода ожидать своей рано или поздно должной состояться казни. Поэтому сочинения, вышедшие из-под пера заключенного в земляной тюрьме протопопа, буквально пронизаны темой готовности принятия мученической смерти: «Не вемы бо, доколе живот наш протянется, умилосердит ли ся Владыка и даст ли нам ту же чашу испить, ея же Сам пил и вас, рабов Христовых, напоил» [1, 27].  

Перу Аввакума принадлежит отдельная «Повесть о страданиях в России за древлецерковная благочестная предания», являющаяся фактически одним из первых письменных старообрядческих синодиков. В ней описываются события, связанные с гонениями на старообрядцев, и перечисляются имена убитых за непринятие новых церковных обычаев. Рассказывая о подвиге братьев по вере, Аввакум исполняется духовной радости и всё больше укрепляется в своей правоте: «Молясь, благодарив Бога, яко сподобихся видети мученик в наша лета. И зело утешихся радостию великою о неизглаголанном даре Божии, яко отцы мои и братия, Христа ради и церкви ради Христовы, — хорошо так! — запечатлели кровию церковную истину. Благословен Бог, изволивый тако» [29, 235]. Оценка протопопом Аввакумом событий второй половины XVII века в свете высшей идеи Провидения, наполнение земных исторических фактов онтологическим смыслом свидетельствуют о глубокой вере и качественном положительном духовном опыте идеолога и основателя русского старообрядчества. Его религиозность буквально пропитана чувством монодеизма, когда личность живёт и служит одной-единственной цели, одержима одной значимой для нее идеей, и эта идея захватывает человека, на её фоне меркнут все второстепенные события и явления, она отстраняет сознание от остальных вещей. В душе такого человека, по И. Ильину, «царит одно-единственное желание, одна-единственная идея, одна-единственная цель — и эта цель становится насущной потребностью будней» [16, 81].

Многие исследователи писательского творчества протопопа Аввакума и его религиозно-общественной жизни приходят к выводу о несовместимости духовных переживаний старообрядческого лидера с правилами и нормами христианского молитвенного настроения. Подобные утверждения по своему первоисточнику ведут начало в основном из произведений дореволюционной церковной публицистики и историко-богословской науки, несущей в себе, как правило, обличительно-миссионерские цели. В частности, историком П. Смирновым перечисляются такие пороки Аввакума, как лицемерие, фанатизм, духовная гордость и связный с нею эгоизм [31, 192]. Аналогичные высказывания встречаются на страницах сочинений митрополита Макария Булгакова, митр. Димитрия Ростовского, проф. Н.Ф. Каптерева, В.А. Мякотина и др. Более того, названные проявления человеческой греховности, по мнению ученых Синодального периода, являлись основополагающими мотивами в жизни и общественной деятельности Аввакума. Однако устоявшуюся господствующую точку зрения дореволюционных исследователей, сформировавшуюся в виде постулата, исходящего из позиции критического подхода к объекту исследования и повлиявшую во многом на современные представления о личности признанного вождя первых старообрядцев, нельзя считать бесспорной. Действительно, Аввакум высоко ценил свое христианское достоинство, всячески подчеркивая личные духовные качества, соответствующие, по его мнению, имени и образу жизни святого. Но, вместе с тем, наряду с размышлениями о собственной богоизбранности, убежденностью нахождения себя самого в статусе пророка и Божьего угодника, громогласно вещающего народу богооткровенные истины, чувством находящегося подле Христа, Богородицы и святых, в сочинениях Аввакума, в духе настоящего христианского самоуничижения красной нитью проходят рассуждения на тему собственного недостоинства, греховности. 

В собственной автобиографии — «Житии», описывая различные случаи, происшедшие в течение жизни, Аввакум преподносит читателю примеры проявления искреннего евангельского смирения. В бытность молодым приходским священником в селе Лопатищи, на заре пастырского пути, молодой Аввакум терпит побои от одного чиновника, нимало не оказывая избивавшему его человеку сопротивления: «Пришед во церковь, бил и волочил меня за ноги по земле в ризах, а я молитву говорю в то время» [1, 9]. В похожем случае протопоп Аввакум молится и за иного начальника, который изначально задумал лишить его жизни, а затем выгнал священника вместе с семьей: «Так же ин начальник, во ино время, на мя рассвирепел, — прибежал ко мне в дом, бив меня, и у руки отгрыз персты, яко пес, зубами… Аз же, поблагодаря Бога, завертев руку платом, пошел к вечерне… идучи, молюсь Богу, единою рукою осенил ево и поклонился ему. Он меня лает, а ему рекл: «Благодать во устнех твоих, Иван Родионович, да будет!» Посем двор у меня отнял, а меня выбил, всего ограбя, и на дорогу хлеба не дал» [1, 9]. 

Аввакум не испытывает озлобления в адрес официальных церковных властей, при попытке людей патриарха склонить основателя старообрядчества к принятию одобривших реформы соборных постановлений: «У церкви за волосы дерут, и под бока толкают, и за чеп торгают, и в глаза плюют. Бог их простит в сий век и в будущий. Не их то дело, но сатаны лукаваго» [1, 13]. Следовательно, мышление Аввакума направлено на постижение смысла явлений повседневности в категориях Божественных тайн бытия, непосредственного Божественного участия в спасении человека. Всё происходящее в обыденности через его мировосприятие абстрагируется от субъективной человеческой стороны происходящих событий и воспринимается в свете Божественного Промысла. Исходя из провиденциального восприятия бытия, что будет подробнее рассмотрено ниже, протопопу Аввакуму чуждо чувство личной обиды и желания воздаяния за принесенные унижения. Он глубоко верит, что всякое проявление беззакония, исходящее от его обидчиков и недоброжелателей, имеет своим источником не субъективную сторону, но попущено Богом для укрепления веры. Аввакуму остается только терпение «грех моих ради». В этом, по замечанию Д.С. Лихачева, находит выражение ещё один признак человеческой индивидуальности Аввакума — его способности нахождения нужного и адекватного психологического подхода к людям: «Терпение и сочувствие к своим мучителям было совершенно несовместимо со средневековыми приемами изображения человека в XI–XVI вв. Это сочувствие стало возможно благодаря проникновению писателя в психологию изображаемых лиц. Каждый человек для Аввакума — не абстрактный персонаж, а живой, близко ему знакомый. Аввакум хорошо знает тех, о ком он пишет. Они окружены вполне конкретным бытом. Он знает, что его мучители только выполняют свою стрелецкую службу, и поэтому не сердится на них» [21, 144], к чему подобным образом призывает своих последователей: «Тако и християнину безгневно подобает житии, — аще и жену и дети отымут, не гневайтеся; а о имении и слово не говори» [4, 137]. «А кающегося во всяко время прощай, и вся твори, не человеком показуяся, но Богови» [4, 136].  
Протопоп Аввакум безлицемерно пишет про себя как человека, недостойного всех имеющихся у него духовных дарований, и единственным источником проявления Божественных сил, как-то: чудотворений, пророчеств, исцелений, обличений, а также долготерпения, безропотности и др., — считает Божью Волю, Провидение Творца. Аввакум постоянно просит прощения у читателя. С особой настойчивостью протопоп дает читателю понять, что автор этих строк — человек грешный и недостойный будущих загробных благ. «Житие» протопопа Аввакума начинается строками, в которых автор признает перед Богом свое несовершенство: «Поспеши и направи сердце мое начати с разумом и кончати делы благими, яже ныне хощу глаголати аз недостойный; разумея же свое невежество» [1, 15]. Все невзгоды, нестроения и лишения Аввакум рассматривает как наказание за грехи. Жестокость Пашкова писатель «Жития» видит не в самом воеводе, но «грех моих ради суров был человек» [1, 15]. 

Особого внимания заслуживает момент личного общения Аввакума с Богом, описанный им самим. Автор признаётся в проявлении ропота за перенесение неправедных, по его мнению, скорбей. Аввакум как бы предъявляет к Христу претензию: «За что Ты, Сыне Божий, попустил меня…» [1, 16]. Однако порыв отчаяния вскоре сменяется покаянием и пониманием неприемлемости подобного обращения человека к Богу. Аввакум производит внутренний самоанализ собственной души: «Другой фарисей з говенною рожею, — со Владыкою судиться захотел! Аще Иов и говорил так, да он праведен, непорочен, а се и писания не разумел, вне закона, во стране варварстей, от твари Бога познал. А я первое — грешен, второе — на законе почиваю, и писанием отовсюду подкрепляем… а на такое безумие пошел! Увы мне!» [1, 16–17] . В другом месте Аввакум пишет: «Увы грешной душе! Кто даст главе моей воду и источник слез, да же оплачу бедную душу свою, ю же зле погубих житейскими сластями» [1, 19].  
Таким образом, тема осознания греха, смирения и покаяния развита в творчестве Аввакума в достаточной степени, что дает все основания рассматривать религиозное самосознание этого писателя и проповедника как здравое христианское, соответствующие духовно-нравственным идеям Нового Завета. 

Возможно ли считать протопопа Аввакума «религиозным эгоистом», присваивающим исключительное право и монополию экзистенциального, индивидуально-личного Божьего Откровения, доступного только ему одному и достойного только его? Необходимо признать в сочинениях одного из самых ярких старообрядческих идеологов наличие немалой доли эгоцентризма, однако «ложь и зло эгоизма, — по справедливому замечанию философа В.С. Соловьева, — состоят вовсе не в том, что этот человек слишком высоко себя ценит, придает себе безусловное значение и бесконечное достоинство: в этом он прав, потому что всякий человеческий субъект, как самостоятельный центр живых сил, как потенция бесконечного совершенства, как существо, могущее в сознании и в жизни своей вместить абсолютную истину… Основная ложь и зло эгоизма в том, что, приписывая себе по справедливости безусловное значение, он несправедливо отказывает другим в этом значении» [32, 138–139]. Исходя из вышеприведённого, исчерпывающего и верного, по нашему представлению, понимания эгоизма, себялюбия и как признаков — прелести, необходимо сделать вывод об отсутствии в сознании Аввакума чувства исключительного превосходства перед Богом на фоне остальных людей, что видно в отношении старообрядческого лидера к человеческой личности. Как было сказано выше, протопоп Аввакум имел множество духовных чад, каждому из которых он, как духовный наставник, должен был уделить достойное внимание. Известные сочинения духовного предводителя начального старообрядческого движения, такие как письма к боярыне Феодосии Морозовой, Евдокии Урусовой и её дочерям Анастасии и Евдокии, стиль их изложения, а также тон повествования обнаруживают Аввакума как редкого психолога и знатока внутренней ауры собеседника. Проф. С.А. Зеньковский, изучая личностные характеристики прот. Аввакума, отмечал такое присущее ему качество, как «глубокое знание человеческой натуры» [14, 20], а также «умение подойти к душе своих прихожан» [13, 237]. Аввакум, как мог, поддерживал своих духовных чад, и его письма морально укрепляли знаменитых страдалиц за «Старую Веру». В посланиях и челобитных он умеет подобрать утонченные поэтические слова для того, чтобы описать христианский подвиг своих духовных дочерей. При этом Аввакум чужд лицемерия. Исследователей поражает эстетическая выразительность его писем: «Что воздам вам, земнии ангелы и небеснии человецы? О, святая Феодосия, и блаженная Евдокия, и страстотерпица Мария! Мученицы и исповедницы Христовы, делатели винограда Христова! Вертоград едемский вас именую, и Ноев славный ковчег, стоящ на горах Араратских. Светли и долблии мученицы, столпи непоколебимии!.. Кто не удивится и кто не прославит терпение и мужество ваше противо козней врагов и разорителей церковных! Не стены разоряют, но законы» [3, 128]. Способность видеть насквозь каждую человеческую личность, её истинное существо, цели человека и намерения, позволяла Аввакуму входить в самую середину людского сердца, затрагивать самые тончайшие и нежнейшие струны человеческой души. «Аввакум, как никто, умел поддержать людей, потерявших все, что у них было, заразить их своей жизнеутверждающей энергией, придать смысл утратившему привлекательность существованию» [25, 90].

Абсолютной ценностью протопопом Аввакумом объявлена личность, её внутренние чувства, ощущения и переживания. Жизнь наполняется смыслом в борьбе против попрания свободы совести и выбора, против насилия над религиозной совестью. Всё творчество Аввакума, как отметил Д.С. Лихачев, зарождается и развивается начиная с идеи оправдания человеческой личности. При этом Аввакум пишет о человеке «с большей силой и… с несравненной тонкостью» [21, 143]. «Он восстал против превознесения царя, против превознесения государственного начала во имя ответственности всех и за все — самого последнего человека и за самых последних людей. В его системе ценность человеческой личности была восстановлена независимо от занимаемого ею положения в государстве и в церкви… Он сбрасывал с человека всякую парадность, показывал его в наготе и восстанавливал его ценность самого по себе, независимо от его положения в обществе» [20, 133]. «Равенство понимается Аввакумом как одинаковость всех перед Богом, по естественной их природе» [33, 410]. Защищая в своих произведениях личность, равенство всех перед высшими ценностями, Аввакум истово верил в объективную, реально существующую онтологическую справедливость, являющуюся неизменным и вечным законом мирового порядка. Каждый человек, независимо от его положения, в конечном итоге причастен этой справедливости. 

Литературное наследие протопопа Аввакума носит не отвлеченный характер, а деятельный: внутренняя идея духа, а также все религиозные переживания неразрывно связаны с живой красотой написанного им слова. Идея и слово для Аввакума неотделимы друг от друга и составляют цельную, нерасторжимую ипостась и гармонию, бытующую в личности одного из самых выдающихся творческих людей XVII века. Своеобразный синкретизм святости и несовершенства проходит через все аввакумовские литературные произведения: он — и праведник, и грешник; Божий пророк, избранник и самый последний и недостойный из всех людей; проповедник, громогласно вещающий Евангельскую Истину, строгий наставник, применяющий к своим духовным детям рукоприкладство, и смиренный утешитель в скорбях, лишениях. Характер Аввакума сложен и противоречив. «Так намечалась двойственная оценка Аввакумом своей личности и творчества, которая развернулась в «Житии» и в ряде случаев стала превращаться в новое для русской литературы художественное создание психологического портрета автора» [28, 31].  
Таким образом, протопоп Аввакум по религиозному внутреннему миросозерцанию, по совокупности личностных качеств и характеристик, складу духовного дарования заслуживает имени православного христианина и является ярким примером апостольского служения и русского подвижничества. Можно сказать, что образ жизни и поступки этого человека вполне вписываются в норму христианского самосознания. 

Роман Аторин, кандидат философских наук, 
доцент кафедры философии РГАУ-МСХА им. К.А. Тимирязева 

Список литературы и источников

1. Аввакум. Протопоп. Житие протопопа Аввакума. М.: Третий Рим, 2006.
2. Аввакум. Протопоп. Первая Челобитная царю Алексею Михайловичу// Житие Аввакума и другие его сочинения/ Сост., вступ. ст. и коммент. А.Н. Робинсона. Худож. А. Денисов. М.: Советская Россия, 1991. 
3. Аввакум. Протопоп. Письмо Ф.П. Морозовой, Е.П. Урусовой и М.Г. Даниловой// Повесть о боярыне Морозовой/ Вступ. ст. А.
4. Панченко. Сост., подгот. текстов, подстрочн. пер. и примеч. Н. Демковой. М.: Худож. лит., 1991. 
5. Аввакум. Протопоп. Послание «Братии на всем лице земном»// Житие Аввакума и другие его сочинения/ Сост., вступ. ст. и коммент. А.Н. Робинсона; Худож. А. Денисов. М.: Советская Россия, 1991. 
6. Аввакум. Протопоп. Послание на Мезень к жене и детям// Старая Вера. Старообрядческая хрестоматия/ Под ред. А.С. Рыбакова. М.: Третий Рим, 2006. 
7. Аввакум. Протопоп. Пятая Челобитная царю Алексею Михайловичу// Житие Аввакума и другие его сочинения/ Сост., вступ. ст. и коммент. А.Н. Робинсона. Худож. А. Денисов. М.: Советская Россия, 1991.
8. Бороздин А.К. Протопоп Аввакум: Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII веке. Изд. 2-е, доп. и испр. СПб., 1900. 
9. Бунтари и правдоискатели в Русской Православной Церкви. М., 1991.  
   Волобуева М.М. Теория харизматического лидера в старообрядчестве: потенциал протопопа Аввакума// Старообрядчество: история и культура: Сб. ст. Вып. 1/ Под ред. Дементьевой Л.С. и др. Барнаул: Изд-во БГПУ, 1999.  
10. Гиппенрейтер Ю.Б. Общаться с ребенком. Как? М., 2004.  
11. Гудзий Н.К. Протопоп Аввакум как писатель и как культурно-историческое явление// Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. М., 1934. 
12. Данильян О.Г., Тараненко В.М. Религиоведение. М.: Эксмо, 2005.  
13. Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. Духовные движения XVII века. В 2 т./ Сост. Г.М. Прохоров. Общ. ред. В.В. Нехотина. М.: Институт ДИ-ДИК, 2006.  
14. Зеньковский С.А. Старообрядец Аввакум и его место в русской литературе// Indiana Slavic Studies. Vol. I. 1956.  
15. Иванов М.Ю. Личная вера и молитвенно-литургические воззрения протопопа Аввакума в свете психологического подхода// Старообрядчество: история, культура, современность. Материалы VII международной научной конференции. М., 2007.  
16. Ильин И.А. О России и русской душе// Собрание сочинений: В 10 тт.  Кн. III/ Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. Худож. Л.Ф. Шканов. М.: Русская книга, 1997. 
17. Карташов А.В. История Русской Церкви. Т. 2. М.: Эксмо-Пресс, 2000.  
     Кормчая (Номоканон). СПб.: Воскресение, 2004.  
18. Лихачев Д.С. Великое наследие// Избранные работы в трех томах. Том 2. Л.: Худож. лит., 1987. С. 133. 
19. Лихачев Д.С. Великое наследие// Избранные работы в трех томах. Том 2. Л.: Худож. лит., 1987. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М.: Наука, 1970.  
20. Лузина Т. Раннехристианские реминисценции в идеологии старообрядчества: протопоп Аввакум// Метафизические исследования. СПб.: Алетейя, 2003 и др.  
21. Мельгунов С. Великий подвижник протопоп Аввакум. М.: издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907. (Репринт)  
22. Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., 1998.  
23. Нешитов П.Ю. «Человеческое» и «ангельское» в протопопе Аввакуме// Путь Востока. Традиции и современность. Материалы V Молодежной научной конференции по проблемам философии, религии, культуры Востока. Серия Symposium. Выпуск 28. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003.  
24. Осипов В.И. «В Боровеск, на мое отечество, на место мученое…»; Боровский период жизни протопопа Аввакума, боярыни Морозовой, княгини Урусовой/ Худ. В.А. Черников. Калуга: Золотая аллея, 2007.  
25. Панченко А.М. Аввакум как новатор/ Русская история и культура: работы разных лет/ А.М. Панченко. СПб.: Юна, 1999.  
26. Платонов С.В. Яркий самоцвет древнерусской литературы// Вестник знания. 1929.  
27.  Робинсон А.Н. Протопоп Аввакум. Личность и творчество// Житие Аввакума и другие его сочинения/ Сост., вступ. ст. и коммент. А.Н. Робинсона. Худож. А. Денисов. М.: Советская Россия, 1991. 
28. Сарафанова Н.С. Произведения древнерусской письменности в сочинениях Аввакума// ТОДРЛ., 1960. Т. 18.  
29.  Смирнов П.С. История Христианской Православной Церкви. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, 2000.  
30. Соловьев В.С. Смысл любви: Избранные произведения/Сост., вступ. ст., коммент. Н.И. Цимбаева. М.: Современник, 1991.  
31. Степанов С.А. Неистовый Аввакум// Вестник Российского университета дружбы народов. Cерия: Политология. 2001, № 3.  
32. Тихонова В.Б. Учение протопопа Аввакума и «внешняя мудрость»// Философия образования. Сборник материалов конференции. Серия Symposium, выпуск 23. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. 
33. Ширманова М.Ю. Основы православной культуры: программа курса и научно-методические рекомендации для преподавателей и студентов высших учебных заведений по духовно-практическому освоению курса. Белгород: Изд-во БелГУ, 2007.