Духовный разброд в России, вызванный тенденциями секуляризации общественной жизни, происшедшей первоначально в отечественной истории с проведением так называемой церковной реформы, которая получила название никоновской, внес определенную путаницу в народное мироощущение. Петровские преобразования, прошедшие полвека спустя, усугубили и продолжили разложение духовного мира, создававшегося на протяжении восьми веков Великой Святой Русью.
Митрополит Иоанн Снычев выразил мысли о том, что «понятие ,,Святая Русь” приобретает в русском сознании вселенское, космическое звучание. Святая Русь есть место — понимаемое не узко географически, но духовно, — где совершается таинство домостроительства человеческого спасения. Такова ее промыслительная роль, и народ русский есть народ-богоносец в той мере, в которой он соответствует этому высокому призванию»1. Идейная уверенность и гордость русских людей за свое отечество — Московское государство — наделили столицу как охранительницу чистого исконного православия статусом Третьего Рима. Однако, как оказалось впоследствии, духовная идея сбережения веры и осознания Москвы как великого центра мирового православия, начала восприниматься верховной властью не в смысле духовном, но в смысле политическом, породившем фанатическое грекофильство. Это нанесло сильнейший удар по русскому национальному самосознанию.
На внесение в народную массу идей, в значительной степени чуждых духовному опыту русского православного мировоззрения, общество реагировало весьма неоднозначно. Именно поэтому XVII век в русской истории преизобилует пестротой религиозных движений, охвативших страну и в определенной мере повлиявших на ее дальнейшее культурное, политическое и даже экономическое развитие.
В свете историко-философской мысли недавнего времени появляются умозаключения о том, что с началом в русской истории времени бурь и потрясений, зарождается некий негативный элемент человеческого сознания и настроения, названный впоследствии либерализмом. Именно этот самый либерализм, как альтернатива и противоположность консервативным убеждениям, заразил русское общество идеей пренебрежения к существующим ранее порядкам, подтолкнул так называемые «прогрессивные умы» к уничтожению последних и порождению новых принципов, никак не связанных ни с русской традицией, ни с народным самосознанием, ни с религиозно-культурным опытом. О почти что генетической ненависти к целой отечественной самобытности пишет знаменитый Ф. Достоевский в своем «Идиоте»: «Ну, так факт мой состоит в том, что русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на саму сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на саму Россию. Мой либерал дошел до того, что отрицает саму Россию, т.е. ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё».
Достоевский пророчески предвидит не то что упадок нравов в обществе, но в романе «Бесы» через образ Петра Верховенского прорекает уничтожение общества изнутри, через подмену традиционных здравых ценностей на больные и фальшивые. Не случайно К. Бенедиктов пишет, что «основная слабость либерального проекта — отрицание существующей реальности, попытка переделать ее в соответствии с более или менее искусственно сконструированными принципами».2 Точно таким поддельным принципам следует Верховенский, который говорит: «Учитель, смеющийся с детьми над их Богом и над их колыбелью уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтобы испытать ощущение — наши. Присяжные, оправдывающие преступников — наши. Прокурор, треплющий в суде, что он недостаточно либерален — наш, наш. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают! Русский Бог уже спасовал перед дешевкой. Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: «двести розог или тащи ведро воды». О, дайте возрасти поколению! Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни и донос; мы пустим неслыханный разврат».
То, о чем пытался сказать Достоевский в XIX веке, повторилось в XX в. и поныне воплощается в жизнь. «Посеяв в России хаос, — говорил в 1945 году американский генерал Аллен Даллес, руководитель политической разведки США, ставший впоследствии директором ЦРУ, — мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников и своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа; окончательного и необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность. Отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубине народных масс. Литература, театры, кино — все будет изображать и проявлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые будут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство и вражду народов, прежде всего, вражду и ненависть к русскому народу: все это мы будем ловко и незаметно культивировать. И лишь немногие, очень немногие будут понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище. Найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества»3.
К великому сожалению, русское общество клюнуло на эту страшную уловку. В результате возникает негативное отношение к собственной Родине, забывается вера отцов и дедов, происходит сознательный (или бессознательный) разрыв с живым корнем традиционной преемственности национального жизнепонимания и со всем тем, что с ним связано. Как сказал известный русский мыслитель конца XIX века К. Леонтьев, «до национального своеобразия и творчества, до национальной самобытности нам дела нет; мы просто утратили способность понимать, что это такое — своеобразие творчества»4. Налицо собственное, доморощенное детище либерализма.
То, что произошло с нашим народом сегодня, имеет свои конкретные духовно-исторические основания. Путь России от времен секуляризации XVII в. и до сегодняшнего дня не имеет твердой внутренней основы, но подвержен идейным шатаниям и разброду, и не случайно. За сравнительно короткий промежуток времени, около 350 последних лет, сменилось несколько идеологий, но ни одна из них не сумела так духовно соединить и укрепить русский народ, как идея консервативного здравого мировоззрения, идея охранения чистоты веры, которая господствовала и воплощалась в жизнь от начала существования русской православной цивилизации. Эта идея, в конечном итоге, была разбита спустя восемь веков слепым равнением на греков, как в мировоззрении, так и в обрядовых церковных и светских мелочах. И это все происходило несмотря на то, что в XV веке Иоанн Грозный сказал: «Греки нам не Евангелие, у нас своя вера, русская». А еще раньше, в XIII веке, преподобный Нестор пишет в «Повести временных лет»: «…ибо греки лживы и до наших дней».
Что же касается временных, сверху навязываемых авторитарными методами установлений, таких как грекофильство Алексея Михайловича и Никона, практически уничтожившее многое из ранневизантийской православной культуры, некогда бережно охраняемое народом; идолопоклонство перед западом Петра I, который стремился полностью порвать с отечественной традицией; формула графа С. Уварова «Православие, Самодержавие, Народность», ярко сияющая в официальных источниках, но не имеющая никакой внутренней подоплеки; революционные октябрьские лозунги о раздутии мирового пожара и вот-вот наступающем светлом будущем; последующее преклонение перед джинсами, жвачками и кока-колой и, наконец, нынешняя фактическая духовная катастрофа — все это лишь расшатывало и подрывало еще не до конца убитые в русском сознании черты самобытности, свободы и духовного единения.
Легендарный ревнитель древлеправославия священномученик Аввакум зафиксировал в автобиографии свой взгляд на положение мирового христианства. Перед собором восточных патриархов он заявил: «Вселенские учители! Рим давно пал и ляхи с ним же погибли, до конца враги стали православным христианам. Да и у вас православие пестро стало от насилия туркского Магомета, — да и дивить на вас нельзя: немощными стали. И впредь приезжайте к нам учиться. У нас, по благодати Божией, самодержавство». Это были не простые риторические рассуждения, но объективная правда вселенского масштаба, пересекающаяся со знаменитой идеей о Москве — Третьем Риме, ввиду того что Рим отошел в латинскую ересь, Византия пала от натиска арабов, а греки только юридически назывались православными, но, в сущности, были заражены католицизмом. В эпоху слепого равнения на греческое богослужение в церковную жизнь Древней Руси влился тот самый элемент либерализма, чуждый ее духовному опыту. А вместе с этим, в само русское сознание было внесено много нововведений, стоящих в отрыве от народного сознания. Ведь не нужно забывать, что уже на протяжении довольно долгого времени у русских складывалось самое негативное мнение о греках и их вере, что было небезосновательным, в связи с прогремевшими на весь мир Левонской и Ферраро-Флорентийской униями, что не могло не привести греков к изменению собственного православного воззрения в пользу латинства. В результате непростительную ошибку греков Россия берет на свои плечи, называет это церковной реформой и на протяжении около четверти века уничтожает древнее, исконное православие, доставшееся Руси от погибшей под натиском магометан Византии.
Перед нами встает вопрос: кто первым осознал, почувствовал то начало подмены истинных ценностей, которое, в конечном счете, привело к современной угрозе исчезновения русской цивилизации с лица земли? Ответ есть. Это русские люди второй половины XVII века, которые не приняли ложных идейных установлений, проводившихся под видом печально известной церковной реформы. Всем нам в нынешнее время должно быть понятно, что реформа проводилась не из-за обрядовых мелочей, но несла в себе иную сущность, заключающуюся в уничтожении собственно русской религиозной мысли, мировоззрения, а затем всей духовной целостности народа. С началом церковной политики Алексея Романова начал веять, пока еще не шибко, но потихоньку, вышеупомянутый нами ветерок либерализма, причем либерализма в трактовке Ф. Достоевского, который и привел Россию и ментальность ее народа к прогрессирующей бездуховности.
Церковный раскол XVII века — это поистине великая трагедия России, ее церкви, ее народа. Об этой трагедии А.И. Солженицын в 1974 году сказал: «Начиная от бездушных реформ Никона и Петра, когда началось выветривание и подавление русского национального духа, началось выветривание покаяния, высушивание этой способности нашей. За чудовищную расправу со старообрядцами — кострами, щипцами, крюками, подземельями, еще два с половиной века продолженную бессмысленным подавлением миллионов безответных, безоружных соотечественников, разгоном их во все необжитые края — за этот грех господствующая церковь никогда не принесла покаяния. А просто в 1905 году гонимых простили… Это непоправимое гонение, самоуничтожение русского корня, русского духа, русской целостности продолжалось 250 лет — и могло ли оно не отдаться ответным ударом всей России и всем нам»5.
Современной русской религиозной мысли уже давно необходимо отказаться от утверждений, что церковная реформа XVII века проводилась лишь с внешней стороны, т.е. путем изменения обрядовой стороны богослужения и унификации последней в соответствии с греческими образцами. Более глубокой стороной данных событий являлась ломка традиционного национального самосознания, с последующим отрывом от живого связующего источника неповторимости и самобытности свободного русского убеждения. Данный отрыв от родного корня духовно зрелый человек может пронаблюдать не только в вышеназванном изменении миропонимания, но, прежде всего в изменении обрядов и нарушении традиции, значение которых нельзя недооценивать. Д. Волохин, рассуждая о традиции, говорит следующее: «Традиция — постоянная связь между внематериальной сверхценностью, «управляющей» цивилизацией, и вполне материальным социумом. Традиция предполагает необходимость для каждого члена социума, так или иначе, признать факт служения всего суперэтноса под эгидой определенной ценности. Сила традиции измеряется, прежде всего, готовностью осознанно продолжать это служение, творить во имя него, защищать весь социальный механизм, сложившийся под воздействием сверхценности. Традиция — условие существования цивилизации, т.к. цивилизация, не связанная с нематериальными планами бытия, в принципе нежизнеспособна, как младенец-урод, лишенный головного мозга».6 Философ Зенон сказал: «Для личности, находящейся «внутри традиции», все вещи имеют традиционный характер, поскольку рассматриваются в их непосредственной связи с основными принципами».7
Через традицию, обычай и обряд каждый народ выражает свою неповторимую сущность, собственное «Я». Обряд — это материализованная производная духовного опыта, рождающаяся из внутренних процессов соприкосновения человека с эманацией Божественного. Обряд непосредственно соединен с духовным опытом организма церкви и является даже неотъемлемой частью этого опыта. Можно сказать, что обряд есть одна из форм жизни Духа Святого в Церкви. До XVII века у русских христиан считалось грехом не только проявление пороков, страстей, хула на Бога и неверие. В грех возводилось также пренебрежение ко всем русским обычаям и традициям предков. Веками Россия осознавала, что положенные прадедами установления догматически неприкосновенны и находятся вне критики. Традиция и обряд испокон веков содействовали единению русского народа, становились мощным барьером на пути вторжения различного рода разрушающих общество негативных влияний.
И вот, когда повеял ветер перемен, народ ощутил, что этот барьер кто-то пытается разрушить. И правильно почувствовал! Чуждые ценности, о которых было сказано выше, оказались прогрессирующими и подрывающими русское общество изнутри. Реформаторы утверждали, что и предки-то наши мракобесами были, не живали духовно, но только поклоны по лестовкам били и бороды отращивали. Сами архиереи — участники кошмарного собора 1666 года выдали перл, что, мол, «неграмотны-де отцы наши были»! Еще некоторое время спустя и грех не грех, и грешить можно, и Бога нет, и перечеркнем историю Святой Руси, «будем жить на свое усмотрение, балы на западноевропейский манер справлять», — писал публицист XIX века. Все можно и все позволено. А вера перестает быть образом жизни и превращается в предмет словесных упражнений о «Славе Христовой». Отсюда становится ясно, почему старообрядцы до сих пор держат святую клятву умереть за одну вычеркнутую букву в церковной жизни. Это не дает повод утверждать, что духовная жизнь старовера сводится к одному обрядовому благочестию. Само древлеправославие не чуждо нравственности, аскетики и исихазма. Через приверженность к традициям, обычаю и обряду, а также своим уходом в тайгу и катакомбы, старообрядцы выражают преданность России и борьбу против влияния вышеназванных либералистических умонастроений, против латинского влияния на сохранившийся островок русского православия. Своим существованием старообрядчество говорит, что ему не все равно, что будет завтра с собственным Отечеством. Не по причине фанатизма старообрядцы увековечили традицию. Именно из патриотических побуждений каждый русский старовер пойдет на костер за дорогие ему двуперстие и восьмиконечный крест; за поясок и рубаху-косоворотку; за «хождение по солнцу» и «Господа Истинного и Животворящего»; за старые неиспорченные тексты и расписанные над ними крюки; за древнерусские иконы и с любовью украшенные лестовки; за сугубую «аллилуйю» и продолжительные богослужения.
Нужно отдать должное чуткости наших предков, которые первые почувствовали начинающийся духовный дискомфорт.
Сегодня, опираясь на различные источники, мы можем четко проанализировать прошедшие данные события. Но что пережили те люди, которые все это испытали? Чтобы это в какой-то мере осознать, необходимо взять во внимание особенности психологии русского человека позднего средневековья и начала нового времени. В народных массах господствовали умонастроения, выражавшие мысли о конце света и приходе антихриста. Данная идея, не столько слепо фанатическая, сколько глубоко нравственная, не должна истолковываться как проявление сугубого невежества, что успешно пропагандировалось господствующей церковью. Мысль о конце света, появившуюся в России в середине XVII века, в ракурсе нынешнего времени можно трактовать как начало конца, или подрыв христианской свободы в ее истинном понимании, порабощение лжедуховностью и развратом.
Ко всему этому необходимо добавить факт, что «преображенная» в отрицательном отношении Россия, сотворив трагедию церковного раскола, перестала быть Третьим Римом в духовном смысле, то есть потеряла статус охранительницы Истинного Православия, независимого от унии и захватнических войн чужеземцев. В Русском государстве с Петром I начинается синодальная эпоха, лишенная патриарха и работающая на государство, любящая пышность, шик и блеск, функционирующая в отрыве от народа, его внутренней жизни, взглядов и насущных потребностей. Поэтому можно в определенной степени согласиться с русским религиозным философом Н. Бердяевым, который сказал, что «раскол был уходом из истории, потому что историей овладел князь этого мира, антихрист, проникший на вершины церкви и государства»8.
Итак, исходя из вышесказанного, необходимо отметить, что ошибка XVII века, несущая в себе самые негативные для России последствия, не устранена даже до сего дня, но приобрела для своего дальнейшего существования новые виды и формы, оставаясь с прежней сущностью. Отрыв от живого корня традиции и последующее пренебрежение, ненависть к самой традиции толкают русский народ по наклонной линии, ведущей в небытие. Перед всеми нами стоит один вопрос: выдержит ли Россия довлеющий над ней разрушающий гнет? Замечательные слова по этому поводу сказал известный мыслитель современности А. Солженицын: «Не закроем глаза на глубину нашего национального крушения, которое не остановилось и сегодня. Мы в предпоследней потере духовных традиций, корней и органичности нашего бытия. Наши духовные силы подорваны ниже всех ожиданий».9 Но здесь же Солженицын изрекает: «За четыре года поездив по России, поглядев, послушав, — заявлю хоть под клятвой: нет, наш Дух еще жив! И в стержне своем еще чист! Там, на встречах, — не я сказал, мне говорили, меня убеждали: «Только бы спасти душу народа! — и спасется все!» Да. Дух — способен изменить направление любого, наигубительного процесса. Откатить от самого края бездны. Кому — не поверится. Но кто за жизнь свою уже убедился в правоте и могуществе Высшей Силы над нами — тот поверит, что у русских есть надежда. Не отнята»10.
Никому не известно наше будущее. Но лишь одно можно с уверенностью сказать: дух здравомыслия, пока еще не до конца убитый в русском народе, сотворит одно из двух. Или возродит Россию, воссоздав целостность национального бытия, или же только на время отодвинет пока еще продолжающееся разложение духовного монолита русского народа.
