Премудрый Соло́мон написал: Не желает премудрости человек скудоумный, ибо он предпочитает водиться безумием. Нечестивый, когда приходит во глубину зла, нерадит (Притчи, гл. 18). Когда человек отпадает душой от Бога, он чувствует свою безнаказанность и безответственность и нередко превращается в лютого зверя, готового растерзать ближнего своего за любую вину — и даже без всякой вины. Утвердить своё превосходство над другими любою ценой — вот цель изощрённейших жестокостей, совершаемых подобными безумцами.
Таким человеконенавистником, ослеплённым своею властью над людьми, был во второй половине XVII века нерчинский воевода Афанасий Пашков. Он остался в истории как человек, мучивший в течение многих лет святого протопопа Аввакума в даурской экспедиции. Священномученик Аввакум писал и в своем «Житии», и в челобитной царю, что Пашков без суда и следствия избивал и убивал людей, морил их голодом, заставлял выполнять непосильные работы, доводя до смерти: «Лес гнали строевой, городовой и хоромный, есть стало нечего, люди стали мереть с голоду и от водяных бродней. Река песчаная, (дно) сыпучее, плоты тяжелые, приставы немилостивые, палки большие, батоги суковатые, кнуты острые, пытки жестокие, огонь да стряска. Люди голодные, только начнут бить, ан он и умрет, и без битья насилу человек дышит. С весны по одному мешку солоду дано на десять человек на все лето, да-петь работай, никуда на промысел не ходи. И вербы, бедный, сбродит нащипать в кашу — и за то палкою по лбу: ,,Не ходи, мужик, умри на работе”. Шестьсот человек было, всех так-то перестроил. Ох, времени тому, не знаю, как из ума он исступил!»
Среди убиенных по приказу безумного воеводы были и эти четыре мученика: Симеон, Киприан, Иосиф и Василий.
Жили они на Иргени, в Забайкалье, куда прибыли из Новгорода Великого. По устному преданию известно, что они были родными братьями (по крайней мере, первые трое из них). С собою они привезли чудотворную икону Знамения Пресвятыя Богородицы, на полях которой были изображены их небесные покровители: преподобный Симеон Эмесский, Христа ради юродивый, святой мученик Киприан и святой праведный Иосиф Обручник. Такие иконы с «семейными» святыми на полях нередко заказывались иконописцам близкими родственниками, чем подтверждается предание о том, что они были братьями. Четвертый же мученик — Василий — мог быть либо более дальним родственником, либо младшим их братом, родившимся уже после написания чудотворной иконы.
Были они людьми военными, казаками, посланными на защиту русских рубежей в Иргенский острог, который был основан 24 сентября 1653 года «боярским сыном» Петром Бекетовым, который пришёл сюда с казачьим отрядом из Енисейска. Не исключено, что и будущие мученики были в этом отряде.
Путь был долгим и тяжёлым, шли по бездорожью и тайге целых 15 месяцев. Отряд дошёл до Иргенского озера и остановился на правом берегу реки Хилок, в 400 метрах от озера (на 1,2 километра от современного села Иргень Читинского района Читинской области). Строительство острога заняло всю осень и зиму. По сохранившимся архивным сведениям, в остроге были построены «казенный анбар да шесть изб казачьих зимних, с нагороднями. В остроге двои ворот, караульня над воротами. И всякие острожные крепости в остроге и за острогом и надолбы кругом острогу поделаны».
Весной следующего года бекетовский отряд, преодолев волок, попытался на плотах сплавиться вниз по реке Ингоде. Проплыть удалось только около 10 верст, после чего по реке пошёл сплошной лёд. Вернуться назад пешком с большим грузом было невозможно. Бекетов приказал рубить лес и строить «анбар государев да три избы казачьи, а в зимовье и около зимовья велел крепости учинить». Оставив казну, запасы пищи и часть оружия и боеприпасов, а также несколько казаков для их охраны, отряд пешком по берегу возвратился в Иргенский острог.
Дождавшись вскрытия рек, в том же 1654 году казачий отряд во главе с Петром Бекетовым вновь оставил Иргень, чтобы пойти на реку Шилку. Для охраны острога были оставлены в небольшом числе казаки. В 1655 году на острог напала орда тунгусов, которая благодаря своей многочисленности смогла его разорить и сжечь. Осенью 1656 года на Иргень прибыл с отрядом воевода Афанасий Пашков, который приказал заново отстроить острог. Это было сделано в 1657 году. Иргень стал одной из резиденций грозного воеводы. Как и везде, на Иргени Пашков обращался с людьми люто, обижал слабых, казнил за вину и без вины немилостиво.
Симеон, Киприан, Иосиф и Василий прибыли на Иргень либо с первым отрядом (Бекетова), либо с отрядом воеводы Афанасия Пашкова. Они отличались трудолюбием, и Бог вознаграждал их достатком. Братья были видными казаками и имели большое влияние в Иргенском остроге. Пашков, по-видимому, завидовал Симеону и его близким, негодовал на их финансовую независимость от него, потому и предал их опале. Не исключено, что и стойкая преданность опальных казаков «старой вере» Христовой была причиной неистовства воеводы.
Повод для расправы он придумал такой: велел братьям наловить рыбы и засолить сорок бочек «карасёвых язычков». Можно себе представить, сколько рыбы требовалось поймать, чтобы, отрезав по маленькому кусочку от каждой, набить доверху эти сорок огромных бочек! Срок для исполнения приказа был дан очень малый — всего одни сутки. Братья не могли исполнить невыполнимое, о чём и сказали воеводе. Рассвирепев, Пашков повелел жестоко истязать «ослушников». Их до полусмерти избили бичами, а потом бросили в темницу и морили голодом до самой их смерти. Умершие ранее оставались непогребёнными до смерти самого последнего.
Хоронили всех четверых одновременно. Поскольку в остроге не хватало запасов древесины, были сделаны два гроба-колоды, в которых и погребли безвинных страдальцев. По-видимому, они были настолько истощены от голода, что в один гроб умещалось по два тела. По преданию, заботы по погребению страдальцев взяли на себя родственники воеводы Пашкова, не согласные с его бесчинствами.
В день похорон невинно убиенных страдальцев явилось первое их чудо: вернувшись с кладбища, казаки обнаружили, что сорок бочек, которые были прежде пустыми, оказались заполненными до краёв «карасёвыми язычками». Возможно, таким образом страдальцы дали знак, что прощают своего мучителя и убийцу Афанасия Пашкова…
Судьба самого Пашкова сложилась драматически. В 1662 году за многочисленные преступления он был лишен своего воеводства и вызван для следствия и наказания в Москву. 25 мая отставной воевода вместе со своим семейством, слугами и вооружёнными телохранителями погрузился на дощаники и отправился в столицу. Аввакума же протопопа, который тоже был вызван в Москву, с собою Пашков не взял, желая его смерти. Как пишет сам Аввакум: «Он поехал, а меня не взял — умышлял во уме своем: ,,хотя-де один и поедет, и ево-де убьют иноземцы”. Он в дощениках со оружием и с людьми плыл, а слышал я, едучи, от иноземцов: дрожали и боялись». И в самом деле, путешествовать по забайкальским рекам без охраны было очень опасно. На проезжающих и проплывающих нередко нападали с целью ограбления разные «иноземцы». Тем паче что во время путешествия протопопа Аввакума сибирские племена подняли вооружённый бунт.
Возвратившись в Москву, Аввакум встретил ласковый приём от царя, Пашков же оказался в опале. Священномученик Аввакум писал: «Царь мне ево головою выдал» — то есть дал в полную власть казнить или миловать. Добрый пастырь не мог желать смерти своему бывшему мучителю. Ещё из Сибири он писал в своей челобитной к царю: «Молю тебя, государя, о воеводе, которой был с нами в Даурах, Афонасей Пашков, — спаси ево душю, якож ты, государь, веси. А время ему и пострищись, да же впредь не губит, на воеводствах живучи, християнства. Ей, государь, не помнит Бога: или поп, наш брат, или инок — всех равно губит и мучит, огнем жжет и погубляет… Токмо, государь, за мою досаду не вели ему мстити… Аще и стропотное, но мое он чадо… и чадо мое, и брат мне по благодати: едина купель всех нас породила, едина мати всем нам Церковь, един покров — небо, едино светило — солнце. Аще и досаждают, но любовию их нам приимати».
Аввакум писал позже в послании семье из Пустозерской темницы: «Помните, зверь даурский всяко распопу беднова, еже есть меня, протопопа, умышлял погубить, а не явно ли Божия милость? На Москве в руки мне Бог его выдал, — растеняся, лежит предо мною, что мертвой! Помнишь, жена, как он мне говорит: ,,ты волен, и со мною что хощешь, то и сотворишь!” А я постриг его и посхимил по воли Божии и по докуки своей к Нему, Свету. Помнишь ли, в Даурах казаком на поезде говорил и в Енисейске Ржевскому, и везде по городом: ,,мне, — реку, — Пашкова постричь надобно!” Да Бог мне тово и дал. А то вы не ведаете, как о том докучал Богу».
Итак, «на Москве» исполнилось желание протопопа: он в Чудовом монастыре постриг Пашкова в великую схиму, что заменило для бывшего воеводы смертную казнь. Но Бог Сам наказал мучителя: его разбил паралич, «отсохли» рука и нога. В 1664 году бывший воевода скончался в той же обители.
Невольно вспоминается то, как Аввакум спас от смерти ещё двух своих мучителей — подручных Пашкова. Чрез месяц после отъезда Пашкова Аввакум с семьёй собрался в дальний путь. Семья святого протопопа-мученика насчитывала семь душ: сам Аввакум, «протопопица» Анастасия Марковна, сыновья Иван и Прокопий да три дочери — Агриппина, Акилина и ещё грудная Ксения (родившаяся уже в Сибири после отъезда Пашкова). Протопоп-богатырь взял собою не вооружённую охрану, а «человек с десяток» больных и раненых, которые сами не смогли бы одолеть подобного путешествия, длившегося более двух лет.
В опасном путешествии не приходилось надеяться ни на кого, кроме Господа Бога: «Уповая на Христа и крест поставя на носу, поехали, амо же Бог наставит, ничево не бояся». Кроме калек и больных, взял Аввакум с собою и вышеупомянутых двух своих мучителей, как пишет в своём «Житии»: «Книгу Кормчию дал прикащику, и он мне мужика кормщика дал. Да друга моего выкупил, Василия, которой там при Пашкове на людей ябедничал и крови проливал и моея головы искал; в ыную пору, бивше меня, на кол было посадил, да еще Бог сохранил! А после Пашкова хотели ево казаки до смерти убить. И я, выпрося у них Христа рада, а прикащику выкуп дав, на Русь ево вывез, от смерти к животу, — пускай ево, беднова! — либо покается о гресех своих. Да и другова такова же увез замотая. Сего не хотели мне выдать; а он ушел в лес от смерта и дождався меня на пути, плачючи, кинулся мне в карбас.[64] Ано за ним погоня! Деть стало негде. Я-су, — простите! — своровал: яко Раав блудная во Ерихоне Исуса Наввина людей, спрятал ево, положа на дно в судне, и постелею накинул, и велел протопопице и дочери лечи на нево. Везде искали, а жены моей с места не тронули, — лишо говорят: «матушка, опочивай ты, и так ты, государыня, горя натерпелась!» А я, — простите Бога ради, — лгал в те поры и сказывал: «нету ево у меня!» — не хотя ево на смерть выдать. Поискав, да и поехали ни с чем; а я ево на Русь вывез. Старец [инок Епифаний] да и раб Христов, простите же меня, что я лгал тогда. Каково вам кажется? не велико ли мое согрешение? При Рааве блуднице, она, кажется, так же сделала, да писание ея похваляет за то. И вы, Бога ради, порассудите: буде грехотворно я учинил, и вы меня простите; а буде церковному преданию не противно, ино и так ладно. Вот вам и место оставил: припишите своею рукою мне, и жене моей, и дочери или прощение или епитимию, понеже мы за одно воровали — от смерти человека ухоронили, ища ево покаяния к Богу. Судите же так, чтоб нас Христос не стал судить на Страшном Суде сего дела. Припиши же что-нибудь, старец».
Старец Епифаний, духовный отец Аввакума, приписал в рукописи: «Бог да простит тя и благословит в сем веце и в будущем, и подружию твою Анастасию, и дщерь вашу, и весь дом ваш. Добро сотворили есте и праведно. Аминь». Аввакум ответил на эту приписку: «Добро, старец, спаси Бог на милостыни! Полно тово».
Подобное человеколюбие — характерная черта гонимых старообрядцев. Они прощали своих гонителей и истязателей, молили за них Бога, а при случае — спасали от казни или расправы. Потому, думается, и наполнение сорока бочек «карасёвыми язычками» было знаком прощения Пашкова со стороны замученных им Иргенских страдальцев…
Шли годы и десятилетия. Обмелели река и озёра, основной Сибирский тракт изменился и не стал уже проходить через Иргенский острог, который утратил своё былое значение. Острог сгорел в 1708 году, и его было решено не восстанавливать, но упразднить совершенно. Памятуя о святых братьях, кто-то из казаков, покидая Иргенский острог, забрал с собой чудотворную икону Знамения Пресвятой Богородицы, принадлежавшую святым.
После разорения Иргенского острога кладбище, где были погребены страдальцы, было заброшено. Буряты-кочевники стали гонять скот на место погребения иргенских мучеников и других православных христиан, проявляя неуважение к святыне.
Трое из святых мучеников, облачённые в воинские одежды, явились пастухам-бурятам и попросили не допускать животных на их могилы. Они сказали для передачи народу, что это место освящено кровью и страданиями многих мучеников и потому не должно быть забыто христианами. Воины-страстотерпцы повелели передать христианам, чтобы те поминали в молитвах к Богу убиенных Симеона, Киприана, Иосифа и дружину их. Также он велели ежегодно посещать место их погребения из ближайшей церкви с иконами. Если же народ не захочет этого исполнять, предупредили мученики, то его постигнут бедствия: мор, засухи, голод и различные болезни.
Буряты больше не стали выгонять скот на кладбище и передали повеление христианам.
В ближайшее же время после такого предупреждения на месте погребения и явления мучеников был установлен христианами поклонный крест, а позже над могилой возвели часовню, переделанную из жилого дома, перевезённого сюда с берега озера Шакши. Это произошло не позднее 1735 года, ибо к этому году относится описание Нерчинского уезда, составленное Герхардом Миллером, где говорится о часовне, стоявшей на месте Иргенского острога. По сообщению Г. Миллера, часовня посвящена памяти трёх ещё не канонизированных святых: Симеона, Киприана и Иосифа. Имя четвёртого страдальца, погребённого там, было ещё не известно.
Древлеправославные христиане свято чтили память страдальцев, совершая к их мощам паломничества. «Святейший Синод», которому донесли об этом почитании Иргенских мучеников, в первой половине XVIII века воспретил такие паломничества. Однако народное почитание святых невозможно остановить никаким «святейшим» указом, и массовые паломничества к могиле воинов-мучеников продолжались. Особенно же почитались святые в «девятую пятницу» по Пасхе.
В этот день в северо-восточной части иргенского городища, где находилась часовня, часто наблюдались необычные явления — световые столбы от земли до неба. Нередко и внутри самой часовни видели яркое сияние или горящие свечи, хотя никого в часовне не было.
Не только православные, но даже и буряты-ламаисты почитали место погребения иргенских страдальцев, приходя к часовне и молясь по-своему. Поскольку часовня над гробами святых мучеников привлекала к себе множество паломников из разных мест, в 1862 году новообрядческое духовенство решило перестроить её в церковь и совершать там богослужения. Церковь сгорела дотла в 1877 году. И произошло ещё одно знамение от мощей Иргенских страдальцев: гробы святых вышли наружу. И несмотря на то что огонь при пожаре быль очень сильный, так что от здания остались только головни, ни гробы-колоды, ни парчовые покрывала на них нисколько не были повреждены. После такого чуда паломничество к святым гробам возобновилось ещё сильнее. Сюда притекали богомольцы не только со всего Забайкалья, но и из других мест — Иркутской, Амурской, Якутской областей.
На следующий год после пожара над мощами Иргенских мучеников был выстроен небольшой храм во имя святых Симеона, Киприана и Иосифа — не Иргенских мучеников, но их небесных покровителей, изображённых на их семейной Богородичной иконе. Сюда же стали приносить крестным ходом сию чудотворную икону из Михаило-Архангельской церкви города Читы.
Местное епархиальное начальство попыталось воспретить эти «самочинные» крестные ходы, ибо не признавало святости убиенных староверов. После запрета «не один год продолжалась губительная засуха, неурожай хлеба, плодов и трав, степные и лесные пожары», как сообщает новообрядческий историк XIX века.
Тогда было решено организовать ежегодный новообрядческий крестный ход из Читы на Иргень в «девятую пятницу». Икона Знамения Божией Матери, принадлежавшая святым братьям, почиталась чудотворною. С этой-то чудотворной иконой и стали совершаться крестные ходы из Читы на Иргень, к часовне страдальцев, и обратно.
Удивительно: новообрядческие духовные власти начали почитать убиенных христиан-старообрядцев! И в ответ на это почитание Иргенские страстотерпцы вновь стали творить чудеса, дабы явно подтвердить истинность «старой» православной веры, в которой они и родились, и жили, и приняли мученическую кончину. Во время первого же крестного хода вдруг пошёл после засухи проливной дождь, и с тех пор в «девятую пятницу» почти ежегодно на Иргени шли дожди.
В 1881 году малую церковь над могилой страстотерпцев разобрали, построив на её месте соборный трёхпрестольный храм большего размера и посвятив его иконе Знамения Пресвятыя Богородицы и тем святым, которые изображены на полях чудотворной Богородичной иконы. Чудеса от святых продолжались, так что множество людей, собравшихся на освящение, видели ночью яркий свет, исходивший от гробов страдальцев, возжжённые в пустой церкви свечи, слышали ангельское пение.
Долгое время не было известно, что во гробах находятся мощи не трёх, а четырёх страдальцев, ибо по именам их поминали троих «с дружиною». В 1886 году было явлено имя четвёртого мученика. Некая «купеческая жена» по фамилии Скобельцина, проживавшая в городе Благовещенске, страдала долгой неисцельной болезнью. Врачи оказались бессильны перед тяжким недугом и советовали больной готовиться к смерти. И вот во сне явился ей некто в воинском одеянии и сказал: «Долго ли будешь хворать? Поправляйся!» Больная спросила: «А кто ты такой?» — «Я Василий с Иргени», — ответил мученик и исчез. Очнувшись от сна, она возблагодарила Бога за бывшее посещение и с тех пор быстро пошла на поправку, так что вскоре исцелилась от недуга совершенно. Подтверждением чудесного видения было то, что прежде больная не знала о существовании Иргени и даже никогда не слыхала такого слова.
Она стала расспрашивать разных людей об Иргени, и, когда разузнала, что такое место на самом деле существует в Читинской области, ещё раз удостоверилась в истинности видения и поехала ко святой могиле. Исцелённая рассказывала и на Иргени о своем чудесном видении и отслужила панихиду по «мученике воине Василии». С тех пор открылось имя четвертого страдальца.
В 1911 году мощи святых были освидетельствованы новообрядческим духовенством. Обнаружены хорошо сохранившиеся костные останки не трёх, а, в самом деле, четырёх человек, лежащие в двух гробах, выдолбленных из колод. Мощи оставили в гробах под полом храма, как они и прежде лежали. Так и не осмелились новообрядческие архиереи официально прославить иргенских страдальцев и внести их честные мощи в церковь. Только в 90-х годах ХХ столетия без официальной канонизации имена Иргенских мучеников были включены новообрядцами в список местночтимых святых Забайкалья.
Почитание Иргенских мучеников продолжалось до времени советских гонений на религию. В 1920-е годы церковь над могилой страдальцев была разобрана, святые их мощи остались в земле. Со временем место их погребения было опять забыто.
В 1994 году на месте Иргенского острога проводились археологические раскопки с целью обнаружения места бывшей церкви, однако они не увенчались успехом. Святые не дались в руки учёным. По-видимому, Господу не угодно отдавать святыню в руки чуждых по вере…
Христиане-старообрядцы почитают святых Иргенских мучеников и поныне.
В селе Моты (Шелеховского района Иркутской области), основанном енисейскими казаками в XVII веке, несколько лет назад староверами построен бревенчатый сруб-часовня в честь святых казаков-мучеников Иргенских — Симеона, Киприана и Иосифа со дружиною.
Память сих страдальцев празднуется издревле в пяток по Неделе всех святых (9-ю пятницу после Светлого Христова Воскресения)[1].
Тропарь Иргенским мучникам, глас 1-и. Му́ченицы прехва́льнии, Симе́оне Киприя́не Ио́сифе и Васи́лие, мо́щи ва́ши земля́ не потаи́ла е́сть, но исто́чник исцеле́нием, источа́ете притека́ющим к ва́м с ве́рою, и р́айского вхо́да сподо́бити на́с, моли́теся святи́и при́сно ко́ Господу.
Кондак, глас 2-и. Во́ини Бо́га Вы́шняго, Симе́оне Киприя́не Ио́сифе и Васи́лие, победи́сте дия́вольская ополче́ния, страда́нии свои́ми, и А́велю уподо́бившеся, ра́йских оби́телей достиго́сте, иде́же просве́щаеми о́т Света И́стиннаго, моли́теся Тому́ даро́вати на́м согреше́нием оставле́ние, телесе́м же здра́вие пода́ти, и душа́м на́шим просвеще́ние и спасе́ние.
Икос.
Све́та Исти́ннаго прича́стницы бы́сте, святи́и му́ченицы Ирге́ньстии, Си́меоне и Ия́кове, Ио́сифе и Васил́ие, те́мже мо́щи ва́ши в нощи́ све́т испуща́ют, и исто́чник исцеле́нием яви́стеся святи́и неду́гующим, те́мже мо́лим ва́с страстоте́рпцы: моли́твами ва́шими ко́ Господу,
испроси́те нам грехо́в проще́ние, и здра́вие телесе́м, и душа́м на́шим просвеще́ние и спасе́ние.
[1] Собор же Русской Древлеправославной Церкви установил иную дату их почитания – 20 июня по церковному стилю (3 июля по гражданскому).
