Слово митрополита Корнилия на вручение ему Пушкинской медали «Ревнителю просвещения»

Главная Митрополит Доклады и выступления Слово митрополита Корнилия на вручение ему Пушкинской медали «Ревнителю просвещения»

Публикации Митрополита

Биография Митрополита

Митрополит Корнилий

Будущий предстоятель Церкви родился 1 августа 1947 года в подмосковном Орехово-Зуеве в старообрядческой семье.

Читать далее →

Слово митрополита Корнилия на вручение ему Пушкинской медали «Ревнителю просвещения»

Поделиться:

Каждому возрасту свойственно познавать в творчестве А. С. Пушкина что-то свое, поскольку, взрослея и мужая, мы меняемся, как и сам поэт. И мое отношение к творчеству Пушкина менялось с годами.
То, что Пушкин был христианин – это несомненно. Его строка из поэтического завещания «Памятник»: «Веленью Божию, о муза, будь послушна», говорит о том, что истинное творчество направляется рукою свыше, отмечается гласом Всевышнего.

 

Призыв жить не по своей воле, а по Господней, и обратиться к сердцу другого человека мы слышим в стихотворении «Пророк», которому Бог говорит: «Исполнись волею моей» и «глаголом жги сердца людей». Этот призыв исходит из заповеди Спасителя, данной ученикам: «Отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». Отвергнуться себя можно, только обратив свой взор, свое устремление на кого-то другого, и этот другой – твой близкий, тот, кто рядом с тобой, кому нужна твоя помощь, твое внимание и забота, твоя любовь.

Призыв «глаголом жечь сердца людей» обращен, прежде всего, к людям тех профессий, которые выполняют общественное служение: учителям, писателям, журналистам, политикам и, конечно же, священнослужителям, проповедь которых, да и вся жизнь, должна быть горением ради блага и спасения окружающих.

Читая стихи и прозу Пушкина, трудно не заметить, что герои не раз осеняют себя крестным знамением, молятся, призывают на помощь Божию благодать. Религиозное осмысление существования человека постоянно присутствует в его стихах:

Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

Важно заметить, что Пушкин понимает творчество как духовный и религиозный процесс, где познание мира и Творца происходит и через обязательные молитвы. Молитва для поэта – основа поэтического вдохновения, поскольку она уводит от житейской суеты, очищает душу, возводит ее к небесному, горнему.
«От юности моея мнозии борют мя страсти» – эти слова церковного песнопения относятся ко многим. Пушкин не миновал юношеского борения страстей, поселившего в его душе уныние и расслабленность.
Те, кто пытается опровергнуть наличие христианских убеждений поэта, чаще всего вспоминают и ставят ему в вину «Гавриилиаду» и письмо, в котором он якобы признавался в своем атеизме. Отрицать христианскую веру Пушкина, сосредотачивая свое внимание только на этих его строках – значит отвергать саму возможность духовного становления, покаяния, изменения и возрастания человека. Ведь мы знаем, что некоторые великие святые в начале жизни были великими грешниками. По слову святителя Иоанна Златоустаго, мы должны взирать не на падение, но на восстание человека.

Да, западное влияние и языческая античность, в окружении которых вырос поэт, не могли не коснуться его ума, не прошли даром, оставили разрушительный след в его душе. И все же, думается, обращение Пушкина к атеистическим и языческим мотивам – это были лишь легкомысленные или мрачные фантазии, а не сознательное духовное обмирщение и разложение.

Юношеское безверие, как следствие безудержного вольнолюбия, не принесло поэту жизненного удовлетворения, а, напротив, породило духовные муки. В стихотворении своего лицейского периода «Безверие» он пишет:

…Безверие одно,
По жизненной стезе во мраке вождь унылый
Влечет несчастного до хладных врат могилы.

Но все же, по природе своего характера, Пушкин не мог долго предаваться унынию. В его мощном и сильном таланте было много детского, мягкого, кроткого, наивного и незлобивого, в чем заключается особая привлекательность его поэзии. Этими качествами души он умел пробуждать «чувства добрые», воспитывать уважение и сострадание к человеку, учил видеть красоту и изящество самых неприметных, и, на первый взгляд, грубых, сторон жизни. В его стихах мрачное расположение духа легко сменяется неподдельной веселостью и исполнено глубокой искренностью человека, умеющего во всем примиряться с обстоятельствами судьбы:

Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.

Мы слышим здесь мудрый призыв поэта к смирению под десницей Спасителя, Который «гордому противится, а смиренному дает благодать», и дарует веселие, которое, как верит поэт, настанет для смиренного сердца. Пушкина тяготят воспоминания греховной жизни. Ему близко покаяние, и он мужественно верит, что через покаяние Бог простит Его:

Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье,
Но, как вино – печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.

Но не хочу, о други, умирать,
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.

Страданием очищается душа – это одна из важнейших мыслей, заключенных в творчестве поэта, которая основана на словах апостола: «Многими скорбями надлежит нам войти в Царство Божие».
Жить, чтобы мыслить и страдать. Это стремление поэта, отмеченного Всевышним особым знаком гениальности и даром пророческого служения, рождает строки, несущие в себе надежду на будущую радость и просветление:

И ведаю, мне будут наслажденья.
Меж горестей, забот и треволненья
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь.
И, может быть, на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.

Искусство поэзии Пушкина, как любое настоящее искусство, вызывает у нас желание стать лучше, устремляться горе, ввысь к небесному, просветляет ум и сердце, наполняет его упованием на Бога, способного Своей благодатию исполнить душу чистотою и целомудрием, как воспевается в псалме: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей».

Подлинной исповедью верующего человека явилась вершина его духовной лирики – стихотворение «Отцы пустынники», написанное Пушкиным за год до трагического конца жизни. В нем он обращается с молитвой к «Владыке дней своих» с просьбой помочь ему узреть свои грехи, чтобы в них покаяться: «…Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья», приобщая к сему просьбу даровать ему благие дары, среди которых он ставит на первое место смирение, которое как «духовная лествица» ведет к терпению и вершине добродетелей – любви.

Завершая свой лирический шедевр «Осень», Пушкин ставит неожиданный вопрос: «Куда ж нам плыть?» Ответом на это душевное смятение и недоумение явилось его стихотворение «Предчувствие»:

Может быть, еще спасенный
Снова пристань я найду.

В этих строках, несомненно, пристань спасения в житейском море бурь и битв есть Царство Божие, Царство Небесное. Строки другого стихотворения подводят к некой тайне, готовой раскрыться перед очищенной душею, и дают ответ на вопрос поэта:

… Близок я к моей кончине?
И страшуся и надеюсь,
Казни вечныя страшуся,
Милосердия надеюсь:
Успокой меня, Творец,
Но Твоя да будет воля.
Не моя. – Кто там идет?

Здесь все говорит об уповании на милосердие Творца и о готовности полностью принять Его волю, по слову Святого Писания: «Ищите же прежде царствия Божия и правды его».

«Кто там идет?», – вопрошает Пушкин, в ответ поэту раскрывается последняя тайна бытия и промысла Божия, дарующего через покаяние благую и непостыдную кончину.

Зимним январским вечером на берегу Черной речки произошла трагическая развязка в жизни великого поэта. После выстрела Дантеса он упал, раненый, но сказал подбежавшим друзьям: «У меня хватит сил на выстрел». Недрогнувшей рукой он послал свою пулю, и Дантес упал. Падение противника вызвало недобрую радость в душе поэта: «Убил ли я его?» – воскликнул он. «Нет, – сказал секундант, – вы его ранили». «Странно, – сказал Пушкин, – я думал, мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет».

Говорят о кольчуге, которая якобы спасла Дантеса. Но, более трезво оценивая это мгновение, можно сказать, что Дантеса спас Бог. Еще точнее можно сказать, что в этот миг не Дантес, а Пушкин был спасен. Да, его ожидало несколько дней тяжких страданий и неминуемая смерть.  Кем предстояло ему встретиться с Богом – мстительным торжествующим убийцей или смиренным христианином, совершающим подвиг прощения своего убийцы? Судьба Пушкина решилась в высшем духовном понимании – сердцеведец Господь спас его от тяжкого греха убийства, хотя жажда мщения, может быть, смертельно отравила раненого поэта. Пушкину была дарована Богом возможность прощение врага, оставшегося в живых. «Требую, – сказал Пушкин перед смертью П. А. Вяземскому, – чтобы ты не мстил за мою смерть, прощаю ему и хочу умереть христианином». «Гений и злодейство – две вещи несовместные», – изрек поэт. Пушкину дано было остаться навсегда гением и умереть христианином.

Тягостные дни его умирания завершились духовным просветлением. Священник, принявший исповедь умирающего, свидетельствовал о высоте духовного состояния поэта. Об этом же свидетельствует В. А. Жуковский, присутствовавший при кончине поэта: «Особенно замечательно то, что в эти последние часы жизни он как бы сделался иной. Буря, которая за несколько часов волновала его душу неодолимой страстью, исчезла, не оставив в ней следа…»

«Дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья», – молился поэт Создателю, и был услышан. Им была обретена высшая истина, гармония и любовь, но какой трудной ценой…

«Пушкин умер в полном развитии своих сил и, бесспорно, унес с собой в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем», – писал Ф. М. Достоевский.

Сама жизнь Пушкина есть разгадка этой тайны: смирись, покайся, прости, в этом твое спасение. Ради разгадки этой тайны жил и умер поэт, который, как бы подводя итоги своей жизни, писал:

Недаром темною стезёй
Я проходил пустыню мира.
О нет, недаром жизнь и лира
Мне были вверены судьбой!

Сегодня старообрядчество иногда упрекают в том, что оно будто бы застыло в XVII веке, замкнулось в себе и не имеет отношения к современной жизни и культуре России.

Однако, на мой взгляд, Пушкин, Достоевский и многие русские писатели и поэты принадлежат старообрядчеству настолько же, насколько и всему русскому народу, и даже более, так как старообрядцы в чистоте и цельности сохранили как православную веру и Церковь, так и русские обычаи, нравы, национальные черты и «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык», как о нем писал И. С. Тургенев. Пушкин хорошо знал и любил родной русский язык, видел в нем неисчерпаемые сокровища.
Пушкин особенно ценил красоту и богатство церковнославянского языка, как нельзя лучше подходящего для выражения возвышенных чувств в молитвенном общении с Богом. Ведь беседа с Богом должна вестись в возвышенном стиле, отвлекать душу от суетных земных забот и печалей.

В гениальном стихотворении «Пророк» Пушкин использует старославянизмы: персты, зеницы, уста, десница; Бог говорит с пророком в возвышенном стиле: «восстань, виждь, внемли» (и представим это обращение в современном обыденном звучании: Вставай, пророк, смотри, слушай», и сразу почувствуем существенную разницу дольнего и горнего языка).

На языке, близком к церковнославянскому, написал свое житие выдающийся русский писатель и учитель праведной жизни святой священномученик Аввакум (330 лет со дня кончины которого мы отмечаем в этом году), подкрепивший свое словесное учительство мученической смертью на костре. По-моему, было бы большой ошибкой – отделять старообрядчество от культуры русского народа.

По Божьему промыслу мы, русский народ, являемся хранителями и носителями православной веры, христианских традиций. Весь дух старообрядчества, дух благоговейного сохранения и почитания минувшего носит русский народный характер, который был близок Пушкину, был любим им, писавшим: «Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости, которая пресмыкается пред одним настоящим». Русский народный характер, который был присущ Пушкину и который он отразил в своем творчестве, зиждется на православной вере, завещанной нашими благочестивыми предками, основан на христианских добродетелях: покаянии, прощении, смирении и любви к ближним.

Принимая сегодня Пушкинскую медаль «Ревнителю просвещения», я благодарен Академии российской словесности, удостоившей меня столь высокой чести, но отношу эту награду не к себе, не сотворившему ничего достойного. Наследие великого поэта и возможность испытывать чувства добрые от соприкосновения с его творчеством и есть великая радость и награда для души.

Эту награду и признательность отношу в первую очередь к нашему православному старообрядчеству, к той Церкви, которая пронесла через столетия, несмотря на гонения, крепкую веру, всепобеждающую надежду и милосердную любовь и, верю, будет хранить их до скончания века!

Поделиться: