Дорогие братие и сестры!
В похвальном слове святым мученикам святой Иоанн Златоуст пишет: «Смерть мучеников была для них приобретением венца Небесного. За то, что мученики возлюбили Христа больше всех земных благ и даже более своей жизни, Господь даровал им столь великие награды, что никакое слово не может изобразить их: ибо о́ко не ви́де, – говорит апостол, – и у́хо не слы́ша, и на́ сердце челове́ку не взыдо́ша, я́же угото́ва Бо́г лю́бящим Его́ (1Кор. 2, 9).
Тех, кто, исполняя завет Христа, отдал свою жизнь ради спасения ближних, Христос называет Своими друзьями, говоря: Вы – друзья Мои, – поскольку: бо́льше сея́ любве́ никто́ же и́мать, да кто ду́шю свою́ положи́т за́ други своя́ (Ин. 15, 14).
Такую великую жертвенную любовь показал в своей жизни святой священномученик Авва́кум, который ныне по обету Господа наслаждается вечной славой Царствия Небесного.
Сегодня нет гонений и мучений за веру. Святой Иоанн Златоуст, заканчивая проповедь о мучениках, говорит как бы о нашем времени: «Теперь не сожалеете ли, что ныне уже не время мучений?» – и наставляет нас: «Но и мы можем подвизаться, как во время мученичества. Мученики презирали жизнь; ты презирай удовольствия. Они ввергали тела свои в огонь; ты ввергай теперь имущество свое в руки бедных. Они попирали ногами горячие угли; ты погашай пламень похоти. Трудно это, но и полезно. Смотри не на прискорбное настоящее, а на приятное будущее, не на бедствия присущие – а на блага уповаемые, не на страдания – а на награды, не на труды – а на венцы, не на подвиги – а на воздаяния, не на скорби – а на утешения, не на горящий огнь – а на Царство предстоящее, не на окружающих палачей – а на увенчивающего Христа».
Житие священномученика и исповедника Авва́кума, увенчанного Христом за свои страдания и скорби венцом блаженства, поражает воображение неимоверным терпением, стойкостью и выдержкой, с которой он переносил выпавшие на его долю лишения и невзгоды. Он принял этот свой крест, крест исповедника веры, и нёс его, не отступая перед испытаниями и не сгибаясь под его тяжестью.
Имя «Авва́кум» в переводе с еврейского означает «любовь Божия», а также «сильный борец», что весьма знаменательно отражает всю его жизнь. Сам Авва́кум писал о предназначении трудного жизненного пути священнослужителя: «Коли же изволил Богу служить, о себе ему не подобает тужить».
Никакие страдания и муки на этом пути не могли отлучить его от Христа: «Ум не обы́мет подвига страданий» – сказал Аввакум в «Слове плачевном» о трёх исповедницах (Феодо́ре Морозовой, Евдоки́и Урусовой, Ма́рии Даниловой) – эти слова можно также отнести и к его подвигам мученичества, о которых он, как бы шутя, пишет: «Иного времени долго такого ждать: само Царство Небесное валится в рот».
Причины, которые повлекли за собой церковный раскол на Руси в XVII веке, сегодня, может быть, кому-то покажутся малозначительными, второстепенными, или даже неважными; а безкомпромиссное сопротивление этим нововведениям – напрасным и безрассудным, как бы ради этого не стоило идти на мучения и отдавать свою жизнь. Людям маловерным кажутся мелочными и незначительными различия между двуперстием и троеперстием, написанием Исус и Иисус, «Господа Истиннаго и Животворящаго», или просто «Животворящаго»; аллилуия – двойная или тройная; пять просфор на проскомидии или семь; хождение крестного хода вокруг храма по солнцу или против – и так далее.
Однако, если бы это было действительно незначительными мелочами, то какой смысл реформаторам было бы за это возводить гонения против приверженцев старых обрядов, мучить и казнить их?
Христос, во смирении принесший Своё спасительное учение, пророчески предупреждал Своих последователей: Будут предавать вас на мучения и убивать вас, и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое (Мф. 24;10). И еще Он говорил о временах гонений: Предаст же брат брата на смерть, и отец – детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их (Мр. 13;12).
Только бесовским помрачением гордого ума тех, кто проводил насилием Церковную реформу, можно как-то объяснить жестокость, с какой уничтожали старую веру и её сторонников. Писатель А. И. Солженицын с горечью пишет о реформе XVII века: «Потеснение и разгром устоявшегося древлего благочестия, угнетение и расправу над двенадцатью миллионами наших братьев-единоверцев и соотечественников, жестокие пытки для них, вырывание языков, клещи, дыба, огнь и смерть, лишение храмов, изгнание на тысячу вёрст далеко на чужбину – их, никогда не взбунтовавшихся, никогда не поднявших в ответ оружия, стойких верных древлеправославных христиан».
Правящая царская и церковная власть, осуществляя реформы, требовала от русского народа отказаться от обычаев и обрядов, освященных веками на Руси, и взамен признать превосходство современных греческих обрядов, к тому времени утративших свою преемственность и истинность. После унии греков с Римом (1439 год) во главе Русской Церкви больше не бывало митрополитов греческого происхождения. А появившиеся через 200 лет в начале раскола греческие церковные авантюристы и проходимцы по политическим и экономическим соображениям с самомнением и наглостью объявили древний обряд, сохранённый на Руси, плодом темноты и невежества. Фактически вся вера, которая была принятая Русью от древней Греческой Церкви и которой спасался русский народ на протяжении столетий, с помощью которой одерживал победу над врагами и супостатами, взращивал и являл миру святых и укреплял Святую Русь – вся эта вера объявлялась «новыми» греками ложным продуктом суеверия и невежества.
Царь и Никон насаждали новую веру по западному образцу, силой пытаясь сломить, запугать, унизить человеческое достоинство тех, кто не хотел принимать «новины». Для верующих в то время была большая разница между верой традиционной, спасительной, своей родной, идущей из глубины души и веков и «верой» чужой, навязанной извне силой. И принятие другой «веры» означало не смену веры, а измену, утрату и поругание всякой веры, попрание своих убеждений, когда «соль теряет силу» (Лк. 14; 34), то есть отказ от возможности спасения души.
И Авва́кум это прекрасно понимал. Он твердо верил, что Святая Русь со столицей Москвой – «Третьим Римом», сохранила свою неповрежденную изменениями веру, и ей не подобает искать иных образцов веры в тех землях, где под натиском врагов и «латинских ересей» давно утрачена чистота и спасительность православия, где от Церкви и веры осталась одна пустая форма.
Боголюбцев, ревнителей древлего благочестия и старых обрядов обвиняли в «обрядоверии». Но держались они старых обрядов, поскольку ясно видели, что наступление на обряды и их попрание – это наступление на спасительную веру, и отвергали новые обряды именно потому, что они были искажением и попранием веры, отказом от веры. В этом Авва́кум и его последователи были прозорливы, увидев приближение страшной эпохи безверия, «эпохи антихриста». Им важно было сказать своим потомкам, что наступает время смешения добра и зла, время «подмены» веры и её угашения. Об этом писал Авва́куму дьякон Федор: «Зриши ли, боголюбче, злобу дияволю, ка́ко упестри́ различие и вооружил на Церковь Божию, хотя погасити семя веры и верных».
Не следует думать, что Авва́кум и его единомышленники были вообще против благих и правых изменений в Церкви. Кружок «ревнителей благочестия» первым начал исправление ошибок в книгах, но они считали образцами, заслуживающими доверия, не современные им греческие книги, а первоисточники – древние греческие и славянские рукописи.
Авва́кум и его сторонники были против тех изменений и «исправлений», которые царь и Никон, по словам историка Зеньковского, вводили с целью «оскорбить, унизить русскую веру и Русскую Церковь», заявляя, что она не хранила истинную веру, а пребывала в ошибках и суеверии. Так о деяниях Стоглавого Собора, закрепившего двуперстное крестное знамение и сугубую аллилуию, было сказано: «Писано нерассудно простотою и невежеством»; митрополит Макарий, возглавлявший Собор 1551 года, также был обвинен в невежестве: «Зане тот Макарий митрополит, и иже с ним, мудроваша невежеством своим безрассудно…»
Также важно отметить, что Никон стал «исправлять» книги и обряды, в то время, когда, по мнению «ревнителей благочестия», в исправлении нуждались в первую очередь не книги, а церковный быт и общественные нравы. Они призывали духовенство и мирян вернуться к соблюдению христианских заповедей и норм духовной жизни. О нравах того времени весьма откровенно пишет в своем автобиографическом повествовании протопоп Авва́кум: «Отец ми бысть священник Петр… прилежаше пития хмельнова». Нравы, которые насаждались на Руси самодурством Никона и его сообщниками, еще более развращали духовенство, стремившееся во всем подражать своему «великому государю».
Видя все это, Авва́кум не мог молчать, совесть его побуждала обличать, учить, проповедовать истину, как он сам говорил: «ворчать о болезни сердца своего». Это мужественное сердце болело от того, что покушались на святая святых – благочестивую старину и древнерусскую традицию, которые возвели Русь на высоту святости. Потому с такой скорбью и болью Аввакум пишет о никоновских реформах: «Говорят сами, дьяволом научены: как-нибудь, лишь бы не по-старому! Ох, собаки! Чем вам старина помешала? Разве то тяжко, что блудить – тово не велят старые святые книги?… Припади, брате, к старине той гонимой всеми, сердцем и всею душею! Тут живот наш весь сокровен в Бозе».
Реформы Никона, отбросившие опыт веры и святости, разрывали связь времён, духовную преемственность. Вместо стремления к соединению души с Богом, они утверждали сочетание души с земным и тленным, и, следовательно, разрыв с Небесным и вечным. Потому, ощутив этот разрыв, Авва́кум, не боявшийся ничего, кроме Бога, пишет в смятении и трепете: «сердце озябло и ноги задрожали». Из этого прозрения духовной катастрофы в его душе рождаются пророческие слова о реформе: «И тому мнимому вашему исправлению конца не будет, до́ндеже не останется в вас ни едина малейшая часть христианства».
Реформы церковных устоев, мотивы которых были скорее политическими, чем духовными, разрушили благочестивые старые традиции, заменив их искажёнными новогреческими. В жертву реформе были принесены Церковное предание и русская старина. Великое множество не покорившихся противников «новин», были сожжены и замучены, но не сломлены жестокостью новоявленной русской «инквизиции».
Христианский дух кротости и смирения, который Спаситель заповедовал Своим последователям для утверждения веры, попирался реформаторами, и потому Авва́кум с горечью пишет: «…мой Христос не приказывал нашим апостолом так учить, еже бы огнём, да кнутом, да виселицей в веру приводить».
Тем старолюбцам, кто за веру претерпел мучения и казни, в отличие от их преследователей, живших по словам Авва́кума, «сладостью века сего и телесной радостью», Господь, Который возлюбил еси правду и возненавиде беззаконие (Пс. 44), несомненно, даровал наслаждения будущего века.
Реформой XVII века русский народ был расколот на тех, кто ради земных благ отрёкся от православного спасительного пути, и тех праведников, кто ради Небесного вменил ни во что всё земное, кто спас душу, претерпев до конца все лишения. К последним можно отнести большую часть простого русского народа, из которого вышел святой борец и страдалец за веру протопоп Авва́кум.
Родился Авва́кум Петрович в 1621 (1620) году в селе Григорово «Нижегородских пределов» в семье священника Петра. Рано осиротев, Аввакум воспитывался матерью Ма́риею, «великой постницей и молитвенницей». Маленький деревенский житель рано познал горести жизни. Он рос в семье, где видел моральное падение отца-пьяницы, и в то же время видел пример своей матери, умевшей светом веры и любви освещать мрачные будни трудов и лишений. Она молилась день и ночь, одушевляя свои молитвы слезами, может быть этим желая искупить грехи, которые видела в жизни своего мужа. Ежедневно вечером и утром маленький Авва́кум молился со всей семьей, проникаясь непоколебимой верой во всемогущего и вездесущего Бога, познавая Его строгость и милосердие. В молитве согревалось его сердце, свободно лились слезы. Он знал от своей матери, что без слёз нет истинной молитвы и поэтому в продолжение всей своей жизни он не скрывал, не стыдился слёз, давая полную волю своим чувствам.
В это детское время с ним произошёл случай, сам по себе незначительный, но который стал для него решительным. В своем «Житии» он так рассказывает: пала у соседа корова – кормилица семьи, гибель которой была великим несчастьем. Конечно, поднялись крик и плач. Маленький Авва́кум увидел неподвижное тело животного, и это первое столкновение со смертью заставило его задуматься о смысле жизни. Он всем существом ощутил истину, о которой не раз говорила мать: мы все умрём и строгий Судия – Господь – встретит нас, чтобы поселить нас или в раю или аду. «Я тоже умру!» – подумал он, и решил раз и навсегда жить исключительно для Бога. В ту ночь он встал, чтобы помолиться и разразился рыданиями со словами раскаяния. В эту ночь в страхе, надежде и благоговении в нем возможно родился новый духовный человек, который уже знал в каком устроении души ему надо в жизни идти ко спасению.
В семнадцать лет Аввакум женился на дочери сельского кузнеца – Анаста́сии, которая впоследствии стала его верной «помощницей ко спасению». Это был брак не по расчету или принуждению родителей, а по любви, основанной на одинаковых жизненных принципах. Анаста́сия Марковна оказалась надежной опорой и помощницей Авва́куму на протяжении всей его героической и многотрудной жизни.
С женитьбой началась новая жизнь Авва́кума. Готовность супругов беззаветно служить Богу и людям позволили Авва́куму в 21 год стать дьяконом, в 23 – иереем, а в 30 лет – протопопом. Труд, неустанная молитва и страстная проповедь даровали ему силы исцелять недужных, защищать слабых, помогать утесняемым – в общем, по слову Евангелия, полагать душу свою за овцы своя (Ин. 10.11). Всё это привлекало к молодому священнику многочисленных прихожан. Но спустя три года после поставления в священники Авва́кум был вынужден бежать из села, в котором служил, из-за озлобления тех, кому было не по душе обличение произвола и нравственной распущенности. В Москве, куда он направился, ища защиты от гонителей, Аввакум сблизился с кружком «ревнителей благочестия», возглавляемым царским духовником Стефаном Внифантьевым. Целью боголюбцев, как их называли, было упорядочение церковного богослужения, переиздание богослужебной литературы, а главное – исправление нравов церковнослужителей и мирян.
Иерей Авва́кум добросовестно и рьяно осуществлял программу кружка боголюбцев, за что снова навлек на себя гнев «начальников», и потому вынужден был переселиться в г. Юрьевец-Повольский, а затем опять в Москву, где стал служить в церкви Казанской Божией Матери на Красной площади.
Никоновы реформы, нарушившие святоотеческие предания, понудили Авва́кума вступить в борьбу против еретических нововведений.
Мужественный протопоп не убоялся «затеек» патриарха-деспота, который насилием и властью насаждал свои «новины». Отказавшись служить по новому обряду, Авва́кум был вынужден перенести службу из храма в «сушило», то есть сарай, где во время всенощной был схвачен и заключен в московский Андроников монастырь. Здесь по распоряжению Никона его жестоко избили, посадили на цепь и морили голодом, а затем вместе с семьей сослали в Сибирский город Тобольск. Через некоторое время его приговорили к другой ссылке – ещё дальше на восток, в дикую забайкальскую Даурию, под началом «лютого воеводы» Пашко́ва. Десять лет Аввакум с семьею жили в невероятно тяжелых условиях, испытывая голод и холод, побои и издевательства жестокого воеводы. За время ссылки, Аввакум лишился двух малолетних детей, однако это не сломило его, он не пал духом и писал о своем гонителе Пашкове: «Десять лет он меня мучил – или я его?».
Верным своим сподвижникам и ближним он направляет из Сибири послания, в которых вдохновляет их к мученичеству, призывает к стойкости: «Блажен свершивший, а не начавший», – пишет Аввакум. Перед собором 1666 года Аввакума привозят в Москву, чтобы убедить его в принятии Никоновых новин. Для проведения Собора царь Алексей Михайлович пригласил иноземных иерархов – безнравственных, жадных до денег, презирающих русских «варваров». Главным действующим лицом Собора был назначен Паисий Лигарид – извергнутый из епископского сана проходимец и латынщик. С помощью этой продажной команды царю удалось унизить и попрать старую веру, оболгать всё русское, наказать тех, кто пытался сопротивляться реформам. Десять недель на Соборе уговаривали Авва́кума примириться с реформами, отказаться от борьбы, – но всё было напрасно. Своим судьям, которые предали его анафеме и беззаконно расстригли, он на угрозы смело заявил: «Сице аз верую и сице исповедую, с сим живу и умираю».
Авва́кум чувствовал, что Господь хранит его. Подвергаясь в ссылке всевозможным испытаниям, холоду и голоду, он оставался жив и невредим. Его били кнутом и палками, он был на волоске от того, чтобы быть утопленным, сожжённым или посаженым на кол – и каждый раз чудесным образом был спасаем Провидением Божиим. Однажды, когда он мучился от жажды посреди замёрзшего озера, лёд вдруг по его молитве затрещал, расступился, и образовалась полынья. «И со слезами припал к пролубке и напился воды досыта», – пишет Авва́кум. Далее в «Житии» он о себе пишет, что подавился маленьким куском рыбы, так что чуть не умер. И только маленькая дочь Агриппина, «Богом назидаема», вернула его к жизни, сильно ударив локтями в спину. Этот случай дал повод Аввакуму укорить себя «за то, что величался перед Богом, что напоил меня среди озера водою». Это гордое «величание» он называет безумием, себя же «дураком», так как не понял, что чудом Бог прославляет Свое Пресвятое имя через человека. С великим смирением и упованием на милость и покровительство Божие пишет Аввакум об этом случае: «Вот смотри, безумен, не сам себя величай, но от Бога ожидай; как Бог хочет, так и строит. А ты-су какой святой: из моря напился, а крошкою подавился. А величаешься грязь худая: я-су бесов изгонял, то, сё делал, – а себе не мог помощи, только бы не робёнок!»
В 1667 году Собор вынес окончательный приговор: «расколоучителя» Авва́кума и его соратников сослать в Пустозерск – это место близ Ледовитого океана, в краю вечной мерзлоты, по слову Аввакума: «тундряное, студёное и безлесное». Здесь последовало пятнадцатилетнее «сидение» его в земляной яме, о котором он писал: «Я сижу под спудом тем засыпан. Несть на мне ни нитки, токмо крест с гайтаном, да в руке чотки, чем от бесов боронюсь. Да что Бог пришлет, и я то съем, а коли нет, ино и так добро. О Христе Исусе питайся наш брат, живой мертвец, воздыханием и слезами, донеле же душа в теле; а егда разлучится, ино и так добро, жив – погребен». Но зарытый в мерзлую землю и лишённый самого необходимого Авва́кум продолжил свою проповедь в защиту старой веры: «Станем, Бога ради, добре, станем мужески, не предадим благоверия!» – пишет он из тюрьмы своим единомышленникам. Через верных людей Авва́кум разсылает по всей Руси письма своим духовным чадам, послания, поучения, челобитные царю.
В челобитных он смело обвиняет царя, что он «новый закон блядивой положил, а отеческой истиной отрыгнул и обругал». При этом Авва́кум четко определяет, что никонианское духовенство из страха и личных выгод пошло во служение светской власти, превратившись из законодателей духовной нравственности в служителей царя, который делал им подачки: «Что им велят, то и творят, – пишет Авва́кум, – только у них и вытверждено: а-се, государь! во-се, государь! добро, государь!»
Ответом на эти челобитные со стороны властей стали новые гонения на духовных детей и последователей Авва́кума.
После этого наступает внутренний разрыв с царём, который становится для него чужим, противником, врагом, «орудием дьявола», а его государство – антихристианским источником злобы и насилия, вместе с подчинённой ему новой церковью.
В Пустозерске им было написано знаменитое «Житие». Внимая призывам Авва́кума мужески хранить благоверие, все большее число русских людей вставало на защиту попираемого православия. После жестокого подавления Соловецкого восстания, последовала смерть царя Алексея Михайловича, который был проклят защитниками Соловков.
Авва́кум обратился с челобитной к новому царю – Феодору, в которой писал: «Соловецкий монастырь сломил гордую державу его» (отца-царя), и призывал вернуться к дедовскому благочестию, из-за нарушения которого его отец-Алексей Михайлович угодил в ад.
В ответ последовал приказ: «за великие на царский дом хулы» сжечь пустозерских узников. И 14 апреля 1682 года, в пятницу страстной недели, Аввакум и «соузники» — иерей Лазарь, дьякон Феодор, инок Епифаний – были сожжены.
Вся жизнь «огнепального» Авва́кума была героическим служением Богу и людям. Он одним из первых понял ложность и пагубность царских и никоновских реформ, за которыми стояли их претензии на мировое господство. И, как истинный патриот и защитник благочестивой веры отцов, он пошёл за неё на жестокие муки и смерть. По велению голоса своей совести, укоров которой он боялся больше всего на свете, Авва́кум совершил подвиг, на что укрепил его Господь в защите старой веры. По мнению историка-академика Платонова С. Ф. «Древняя Русь не знала более темпераментного и яркого человека, каким был Авва́кум, это была необыкновенно страстная натура, острый ум, властная воля и горячая вера в Бога». Исследователь жизни Авва́кума Пьер Паскаль в своём оригинальном труде «Протопоп Авва́кум и начало раскола» даёт такую характеристику протопопу: «Авва́кум был мучеником веры, апостолом, чей пример, чьё пламенное и непосредственное вразумительное слово, чья могучая личность, в соединении с необыкновенным умом, воистину достойным первоначальной церкви – снова и снова на протяжении всей его жизни воодушевляли сердца».
Претерпевая гонения и мучения от никониан, протопоп Авва́кум никогда не проявлял к ним нетерпимости, ненависти, никогда не доходил до их проклятия. Да, в своих посланиях к царю Феодору Алексеевичу Авва́кум писал о том, что он, если бы царь дал ему волю, то он как Илья пророк перепластал бы всех никониан во един день…
Но надо понимать стиль писаний Авва́кума, стиль того времени, часто допускавший преувеличения, или даже шутку. Серьёзно об отношении к гонителям Авва́кум пишет такие строки: «Молися за противного, яко Сам Господь о Иеросалиме плакал и Стефан первомученик о убивающих моляшеся… Тако ты говори: Господи, накажи (то есть научи, просвети) сопротивляющихся и привлецы ко истине Твоей, или же судьбами Своими праведными». Подобно пишет апостол об отношении к иноверным: Аще ли же кто не послушает словесе нашего…, не аки врага именуйте его, но наказуйте якоже брата (2 Фесс. 3; 14,15).
Разве это не любовь христианская?
И если в молитве Авва́кум даже желает, чтобы у тех, кто совсем не подает надежды на покаяние, Бог пресёк жизнь, то эта молитва проникнута доброй мыслью, что для грешника лучше умереть телом, не дойдя до конца своей душевной погибели. Желание вразумить человека-еретика, обратить его ко спасению встречаются у Авва́кума не один раз: «Я не сведу рук с высоты Небесныя (то есть не перестану молиться), – пишет он царю, – до́ндеже Бог тебя отдаст мне», – то есть обратит к истине.
И если Авва́кум, по слову апостола: Еретика и наветника душевного (то есть соблазнителя) уклоняйся и ненавиди…, – всею душой ненавидит ересь, а в еретике –соблазнителя, то о человеке-еретике у него «тоска духовная». Он учит отвращаться именно от соблазна, как заповедал Христос поступать в отношении к тем, кто преслушается Церкви.
Имея ввиду его самоотверженную любовь к гонителям-еретикам, можно вспомнить отношение к лютому воеводе Пашкову, которого Авва́кум бранил на своем энергичном языке, называя его «слугою антихриста», но в то же время за «человека-Пашкова» он готов отдать жизнь, как и за его жестокого холопа, которого Авва́кум укрыл в своем доме от гнева всемогущего воеводы. Он освободил от тяжкой пытки того, кто чуть не посадил его на кол, спас холопа от верной смерти, укрыв под постелью Марковны.
Авва́кум, простив все злодеяния Пашкова, в конце жизни сделал ему великое добро – постриг в иноки. Недаром Пашков, раскаявшись в совершённых злодеяниях, благодарит Авва́кума за то, что он отнёсся к его семье «отечески – не помня зла».
Авва́кум жалеет еретика-Пашкова за то, что он несчастен, соблазнен бесом, и потому пишет о нем: «За что на него гневаться… Явно в нем бес действует. Да уж Бог его простит» – в этой фразе Авва́кума о Пашкове выразился дух его отношения ко всем еретикам-гонителям: «Они несчастны. Они бесом соблазнены, как их не жалеть…». И потому он восклицает: «Люди ко мне добры, да дьявол зол». Посему надо видеть настоящего Авва́кума не в его преувеличениях «о перепластании Никона и всех никониан», а именно в этих серьёзных делах и речах о самоотверженной любви к врагам.
Почти тридцать лет великий страда́лец Авва́кум му́жественно претерпева́л тя́жкие лишения, голод, холод, кнут, встряски и другие пытки. Его укрепляла надежда на то, что во всех испытаниях он не одинок, что вместе с ним готовы идти на муки за веру множество русских людей, ревнителей благочестия, которых он вдохновлял и ободрял своими посланиями.
И сегодня, по прошествии 330 лет со дня кончины проповедника благочестия, выдающегося писателя, борца за правду, исповедника и святаго мученика Авва́кума – мы видим, что дело его не погибло, его духовные наставления насущны и несут спасительную силу и подкрепление нам, его потомкам. Церковь, которую он отстоял всеми силами и самой жизнью, Церковь дораскольная, чистая, благочестивая, двуперстная – живёт. В ней восстановлена трёхчинная иерархия и совершается полная Святая Божественная Литургия, и никакие вражеские козни и усилия не одолеют её.
А те изменения и нововведения, которые положили начало церковной реформе, оказались не такими уж мелкими и безобидными. Послереформенная новообрядческая церковь, приняв их, приложила к ним немало новых изменений, которым, как пророчески писал Авва́кум, не будет конца.
Братие и сестры! Будем непоколебимо держаться благочестивой древлеправославной веры наших предков, и тогда, как завещал великий страдалец и борец за веру – святой священномученик Аввакум: «Во веки не погибнем!»
Богу нашему слава, ныне и присно и во́ веки веко́м, аминь!
