«Староверы»: история и адекватность понятия

В массовом сознании на наших глазах произошла трансформация смысла понятия «староверы». Если всего пару десятков лет в обществе было чёткое представление о том, что староверы — это старообрядцы, представители древнейшей и наиболее ортодоксальной формы православия, то сегодня этим термином применимо к своим сообществам всё чаще пользуются неоязычники.

Рассмотрим генеалогию понятия. На Руси до XVII века наши предки называли себя христианами, реже — православными. Как правило, термин «православные» использовался в Западной Руси, где православные проживали в соседстве с католиками, униатами и протестантами-анабаптистами. В остальных местностях, где не было иноверцев или было соседство с мусульманами или язычниками, использовалось ключевое понятие «христиане» (произносилось так, как это сохранилось в потомственных старообрядческих сообществах: «христиЯне»).

Но чаще всего предки использовали иное самоопределение: «русские», «русичи». Вплоть до знаменитого «Жития» Аввакума быть православным христианином означало быть «русским» [1: 332] [12: 11]. Становление великоросской народности проходило сложно и неоднозначно, но роль Православной Церкви была определяющей в сплавлении кривичей, вятичей и дреговичей в единый этнос [4: 33]. В западнорусских землях, находившихся под политическим влиянием разных европейских государств, распространилось католичество, а на малорусских территориях с XVI века — униатство (от лат «уния» — союз), созданное как компромисс: верующие догматически и церковно подчинялись римскому папе, но обрядовая сторона оставалась прежней, внешне православной. И если говорить о Речи Посполитой, то в ней, несмотря на официальную веротерпимость, религии находились в разном статусе: католики (и униаты как те же самые католики) находились в привилегированном положении, а простонародье было во многом православным. Именно простой православный люд именовался со стороны польской аристократии бранным словом, сегодня расширившим свои границы: «быдло».

Разница социального положения состояла, кроме всего прочего, в том, что православные Польши не имели собственных учебных заведений, и будущий священник зачастую был вынужден временно переходить в католичество, чтобы получить образование в семинарии. Впоследствии православные братства Малороссии и Беларуси создали сеть собственных православных учебных заведений — т.н. «братских», но педагогические кадры туда также пришли из католической сферы, скопировав структуру (а зачастую и идеологию) с учебных заведений католиков. Это хорошо показано в выдающемся произведении «Вий» Н.В. Гоголя.

Таким образом, понятие «христианин» было неоднозначным только на западных рубежах русских земель. В XVII веке, в связи с присоединением части Украины к России, в Москву хлынул поток ищущих карьерных возможностей учёных монахов — Аввакум многократно критически отзывался о вероисповедальной чистоте и моральных качествах этих персон, компенсировавших аморальность образованностью [22: 151]. К примеру, одним из таковых был Симеон Полоцкий (Ситнианович), воспитатель Петра Первого и фактический автор протоколов Большого Московского собора 1666–1667 гг., осудившего староверов как преступников.

Так возникло многообразие понятий «христианин» и «православный». Православными себя стали называть и представители старомосковской духовности (будущий «кружок ревнителей благочестия», из которого вышли основные деятели Раскола), и окатоличенные по взглядам церковные деятели, мигрировавшие с Запада, и даже малограмотные униаты, не осознававшие догматической разницы вероисповеданий.

После начала никоновской «справы» стало очевидно, что «православие» на Руси отныне имеет разные смысловые подтексты. Идейная программа, которой руководствовался Никон, в его преставлении была православной [5: 226] — он отчасти копировал её с преобразований киевского митрополита Петра Могилы, во многом проникнутого католической идеологией — например, в идее могущественной и политизированной Церкви [21: 64]. Но православными себя называли и ревнители благочестия. Возник вопрос: какая вера правильнее?

Первым вариантом было модернизированное православие, отождествлявшее чинопоследования и многие символы православных России с одноверцами по всему миру. Но поскольку эти одноверцы в своё время успели пропитаться новогреческими литургическими и даже идейными изменениями, обрядовая жизнь их существенно отличалась от русской, законсервировавшей чины и правила, полученные ещё при Крещении Руси. Некоторые предраскольные церковные деятели отмечали факты неприятия греками русской духовности. Например, Арсений Суханов, посетивший Афон, описывал неоднократные сожжения греками русских богослужебных книг и конфликт, едва не дошедший до убийства русского инока-старца [19].

Соответственно, чтобы уравнять повседневную литургическую жизнь русских с греками, сербами, болгарами, было только две возможности: либо их привести к сохранившемуся на Руси древнему благочестию, либо уничтожить всю старорусскую духовность в её знаковых и символических формах. Потому староверы и называли идейную программу новообрядцев «бесчинной новой верой» [3: 4]: реформы Никона не изменяли чины и правила, а фактически уничтожали их.

Вторым вариантом православия было древнее русское вероисповедание, сохранившее и фонетические особенности («Исус»), и символические (двуперстие и мн.др.). Сторонников этой линии величали «ревнителями древляго благочестия», сторонниками «старой» веры — отсюда и «староверы». Этот термин стал употребляться с началом жёсткой дифференциации старообрядцев от обновлённой, государственной церкви, примерно в 1690-е гг.

Генеалогию термина «древлеправославие» отследить сложнее, но он использовался уже в 1750-е гг., преимущественно в беспоповской среде, у поморцев и федосеевцев.

Поскольку Большой Московский собор свёл древлее благочестие к уголовному преступлению [16: 3], староверам инкриминировалось прежде всего нежелание единства с модернизированной церковью, с «никонианами». По словам св. Иоанна Златоустого, грех раскола страшнее греха ереси, он не смывается даже мученической кровью. Этот аспект был умело использован никоновскими пропагандистами применимо к староверам — на официальном уровне их стали определять оскорбительным прозванием «раскольники» [18: 11], и эта тенденция дошла до XX века.

Что качается термина «старообрядцы», то он возник позже и приписывается императрице Екатерине Второй. Сделав ставку на демографический потенциал для строительства великой империи, Екатерина стремилась собрать под своё крыло всех русских, и ей как немке-лютеранке было непонятно жёсткое размежевание двух версий единого православия. Изучив историю вопроса, Екатерина пришла к представлению об исключительно обрядовом, второстепенном различии ново- и старообрядцев, но ей как носительнице модернового, протестантского сознания не был внятен смысл символических различий. На знаменитом расширенном заседании Сената и Синода Екатерина в своём выступлении заявила, что в современном государстве немыслимо такое архаическое разграничение. Она демонстративно перекрестилась двуперстно и спросила церковное руководство, является ли теперь преступницей, распространяются ли на неё архиерейские проклятия и уголовная ответственность. Именно тогда, во имя монолитности русского общества Екатерина запретила использовать оскорбительный термин «раскольник», заменив его новым — «старообрядец» [7: 110]. Под протекционизмом императрицы Екатерины староверы начали активно переселяться в Россию, осваивая территории Поволжья и закладывая основы своего будущего экономического чуда.

Последующие государи либо поддерживали екатерининские тенденции, либо старались от них отходить, это отразилось и на используемой терминологии. Если предпринимались попытки сближения со староверами, использовалось понятие «старообрядцы». Если их воспринимали как чуждый, антигосударственный элемент (например, при Николае Первом [15: 5]), повсеместно использовали слово «раскольник». Популяризация этого оскорбительного понятия была настолько интенсивной, что даже либеральные представители русской интеллигенции пользовались этим словом, не внося в него — как им казалось — негативного содержания [17: 180].

Сами староверы себя раскольниками не считали и не считают. В полемике с представителями синодальной церкви они высказывали противоположную позицию: «раскольники» как раз новообрядцы, «никониане», поскольку они откололись от полноты Священного Предания».

Иногда ревнители древлего благочестия называли себя староверами — этот термин, с их точки зрения, также не вполне адекватен. Ведь древлеправославие — не «старина», не нечто старое, устаревшее, но вечное, вневременное!

Термином «старообрядцы» ревнители древнего благочестия стали пользоваться уже в конце XIX — начале XX века, предпочитая ему термин «древлеправославные». Но, поскольку основные анклавы староверов сформировались и находились на периферии Российской империи или даже за её границами, в своей среде староверы продолжали именовать себя, как и предки: «православные», «християне» и «русские». Русская диаспора за рубежом — в особенности в Америке — до сих пор сохраняет такое обыкновение [11: 35].

После объявления в России веротерпимости при Николае Втором в 1905 году начался «золотой век» старообрядчества, длившийся до большевистского переворота. Старообрядцы оказались уравненными с прочими этническими и религиозными группами империи и смогли реализовать свой грандиозный финансовый и экономический потенциал. По некоторым сведениям, на 1917 год 70% всего российского капитала находилось в руках нескольких старообрядческих семейств [2: 17]. Соответственно, ни о каком дальнейшем применении понятия «раскольник» не могло быть и речи. Староверы смогли открыто заявить о своей духовной и идейной программе, не опасаясь карательных действий со стороны сращенной с государством официальной церкви. В трудах таких знаменитых старообрядческих проповедников и полемистов, как Ф.Е. Мельников, И.А. Кириллов, еп. Михаил (Семёнов), еп. Иннокентий (Усов), в качестве самоопределения использовались понятия «старообрядцы», «старообрядчествующие» и популяризовался относительно новый термин «древлеправославные». Российская общественность встала перед фактом наличия в России двух версий православия: древлеправославной (соответственно, основывающейся на старине и традиционности) и синодальной (выполняющей определенные структурные функции в государственном аппарате). Активное храмоздательство, книгопечатание, участие староверов в политической деятельности — признаки растущего внимания и уважения к древлеправославию в российском обществе. Неизвестно, чем завершился бы этот процесс, если бы не крушение монархии в феврале 1917 года и захват власти большевиками в октябре того же года.

Большевики, одним из первых декретов провозгласив отделение церкви от государства и школы от церкви, в дальнейшем не делали принципиальных различий между старо- и новообрядчеством [9: 105], проводя атеистическую пропаганду и изъятие церковных ценностей для налаживания экономики в годы Гражданской войны. В сопротивлении коммунистам наравне участвовали и старо-, и новообрядцы. В казачьих войсках в Сибири и на Дальнем Востоке количество вооружённых староверов было столь велико, что были учреждены должности старообрядческих капелланов [8].

Чем окончился этот драматический период, нам всем известно. Староверы были либо уничтожены, либо ушли в эмиграцию, где сохранили своё самоопределение как «старообрядцы», «древлеправославные» и «христиане». Оставшиеся и выжившие в СССР старообрядцы были подавлены тоталитарной пропагандистской машиной и, в отличие от РПЦ МП, получившей при Сталине определённые льготы, не могли быть свободными в совершении своего богослужения. Агрессивная урбанизация и индустриализация привели к невиданной ранее миграции населения, оттоку молодёжи в города и вовлечённости всех советских граждан в единый для всех советский образ жизни. Как следствие основными хранителями древлеправославия в СССР были малограмотные старцы и старицы, жившие в труднодоступных местностях (примеры семейства Лыковых [13] или дальневосточных часовенных).

После крушения СССР началось массовое религиозное возрождение. Оно затронуло также и старообрядческие сообщества, принявшие многие тысячи как потомственных христиан, «вернувшихся к корням», так и неофитов из чуждых культурных сред. Признаком видоизменения старообрядческой среды стало то, что доминирующим самоопределением стало «древлеправославие». Даже основополагающий труд Ф.Е. Мельникова, приведший к Церкви Христовой многие тысячи верующих, был издан под заголовком «Краткая история Древлеправославной (старообрядческой) Церкви». На втором месте по частоте использования был термин «старообрядцы», на третьем — «староверы». Кличка «раскольники» на некоторое время была забыта, пока не началось новое сращение РПЦ МП с госаппаратом и новый виток вражды со старообрядцами — тогда новые антистарообрядческие деятели типа Н. Михайловой [10] или Д. Сысоева [20] воскресили это понятие для отмежевания от носителей полноты церковной традиции.

Однако религиозное возрождение 1990-х носило не только христианский характер. Ещё в конце 1970-х начало формироваться российское неоязычество, позиционировавшее себя как оппозиционное властям движение, которое, в конце 1980-х стремительно вырвавшись из подполья, соединилось с националистическими организациями типа «Русского национального единства» А. Баркашова и более новыми движениями, в конце 1990-х формировавшимися по примеру и под вдохновением западных скинхедов. Но не во всём это движение было деструктивным и агрессивным, на втором полюсе находилась т.н. «альтернатива», пытавшаяся создать новую картину мира, в которой не будет ни советских, ни христианских элементов. К их числу можно отнести движение «Звенящие кедры России» В. Мегрэ. Но — что самое главное — большинство неоязыческих организаций не были сплавлены воедино и представляли собой неиерархическую сеть общин и клубов, объединённых весьма рыхлой идеологией, одним из консолидирующих элементов которой было последовательное непринятие христианства. Именно эти сообщества стали именовать себя «староверы» — в знак протеста против тысячелетней истории русского христианства и обращенности к дохристианской языческой традиции. Поскольку о том периоде почти не осталось сведений, он почти не изучен историками. Деятельность неоязыческих «староверов», в особенности в культовой области, имеет в основе изрядную долю фантазии. Основной посыл: христианство чуждо русскому духу, являясь новаторской надстройкой над ним. А «староверы», изобретая («воскрешая») формы поклонения Перуну и Дажьбогу, являются автохтонной (исконной) «русской верой». В этом они отчасти схожи с посылом некоторых старообрядцев, в XVII веке отказавшихся принимать реформы Никона только потому, что они были новшеством, разрушавшим историческую органику русского духа. Разница только в том, что русские староверы XVII века продолжали исповедовать веру своих отцов, а новаторы XX века конструировали своё исповедание по книгам исторических фантастов типа В.Д. Иванова [6] и немногочисленным историческим изысканиям патриотически настроенных историков типа Б.А. Рыбакова [14].

Сегодняшние неоязычники, наполняя социальные сети рекламой «родовых поместий», «гармоничного питания», «традиционного воспитания детей», вовсю пользуются самоопределением «староверы». Во многом это освобождает их от определения сущности исповедуемой ими веры, её догматической и литургической непрояснённости — для них важно, что их идеология «старее», чем христианство. Этот пафос позволяет не замечать фальшивость основополагающих неоязыческих документов (например, «Славяно-арийских вед»), прикрывая очевидные смысловые и сюжетные бреши «тысячелетним христианским гнётом, уничтожившим истиннорусскую веру». Сегодня практически в каждом большом российском городе имеются общины «родноверов», их деревянные капища с ликами славянских богов. Родноверские адепты настолько активны, что сегодня в интернет-пространстве они практически, выражаясь языком рекламщиков, «перебили тренд» на ипользование понятия «староверы». Солидный процент современных искателей духовности обращается к старообрядчеству как к неозязыческому родноверию, надеясь найти милые их сердцу руны, обереги и заговоры, цветочные венки и прыжки через кострища. С другой стороны, родноверы систематически похищают часть контингента малограмотных россиян, пользуясь понятием «староверы».

Сегодня имеются даже «промежуточные», «гибридные» сообщества наподобие «Русской катакомбной церкви истинно-православных христиан» (т.н. «ИПХ», или «катакомбники») под руководством Амвросия Сиверса. В подобных сообществах наряду с нацистской риторикой, агрессивной ксенофобией, антисемитизмом и поклонением Гитлеру используется старообрядческая символика (двуперстие, «Исус», облачения) и именование «староверы». Никакой канонической преемственности эти сообщества не имеют, но их самоопределение и символический ряд имеют неожиданный эффект в привлечении малообразованной, но романтически настроенной молодёжи из националистических кругов.

Таким образом, имеет место фатальная путаница. Сегодня «староверы» — и древлеправославные христиане, и неоязычники, и сомнительные катакомбники. Есть сведения и о использовании понятия «староверы» даже в популярной фантастической компьютерной игре Warhammer. Понятие «старовер» стало омонимом, и это не было бы критичным, если бы не захват внимания чуждыми, антихристианскими группами. Для того, чтобы противостоять такому лукавству, нужно, во-первых, знать о генеалогии понятия «староверие» и о контексте его верного использования. Во-вторых, хотелось бы предложить самим старообрядцам по мере возможности не использовать этот термин, ставший в наше время весьма расплывчатым. Эта статья написана для того, чтобы показать, что для староверов их самоназвание никогда не было определяющим фактором, главное — в самом древлеправославном, традиционно-христианском вероисповедании, построенном на верности Церкви Христовой в её символическом плане и нежелании изменять «ни единый аз» из него.

Литература

1. Аввакум, протопоп. Обличение о изменении иноческаго чина, одежды и клобука и свидетельство во Истории о белом клобуке // Памятники старообрядческой письменности. — СПб.: РХГИ, 2000. — С. 331–333.
2. Андриан, еп. Старообрядчество как часть общенациональной культуры // Старообрядчество как историко-культурный феномен: Материалы МНПК. — Гомель: Изд-во ГГУ, 2003. — С. 17–22.
3. Денисов С. Соловецкое разорение // Русь православная: Издание Совета съезда мирян древлеправославных общин Приморского края РПСЦ / Ред. Беляева Н.П. — 2002. — № 62. — С. 4.
4. Ефимов Н.И. Русь — Новый Израиль: Теократическая идеология своеземного православия в допетровской письменности. — Казань, 1912.
5. Зызыкин М.В. Строитель Святой Руси // Патриарх Никон. Протопоп Аввакум: Сборник / Сост. Десятников В.А. — М.: Новатор, 1997.
6. Иванов В.Д. Русь изначальная. В 2 тт. — М.: Советская Россия, 1969–1970.
7. Климов Н.Ф., свящ. Постановления по делам Православной Церкви и духовенства в царствование императрицы Екатерины II. Вып. 1. — СПб.: Изд-во П.О. Яблонского, 1902.
8. Кобко В.В. О послуживших во святем храме сем… // Русь православная: Издание Совета съезда мирян древлеправославных общин Приморского края РПСЦ / Ред. Беляева Н.П. — 2002. — № 2. — С. 6.
9. Миловидов В.Ф. Современное старообрядчество. — М.: Мысль, 1979.
10. Михайлова Н.М. Церковь и раскол XVII века / Благодатный огонь: Православный журнал [б/м, 2009–2012] URL: http://www.blagogon.ru/articles/40/ (дата обращения 19.09.19).
11. Моррис Р.А. Старообрядческие общины в Северной Америке // Белая Криница: Издание Старообрядческой епархии Киевской и всея Украины РПСЦ. — 2002. — № 2–3. — С. 34–38.
12. Мякотин В.А. Протопоп Аввакум: Его жизнь и деятельность. — СПб.: Общественная Польза, 1894.
13. Песков В.М. Таёжный тупик. — М.: Комсомольская правда, 1992.
14. Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. — М., 1987.
15. Сенатов В.Г. Философия истории старообрядчества. — М.: Библиотека журнала «Церковь», 1995.
16. Собрание постановлений по части раскола. — Лондон: Trübner & C°, Paternoster Row, 1863.
17. Соловьёв В.С. О русском народном расколе // Соловьёв В.С. Сочинения в двух томах. Т. 1. Философская публицистика. — М.: Правда, 1991. — С. 180–205.
18. Субботин Н.И. О сущности и значении раскола в России. — СПб.: Синодальная типография, 1892.
19. Суханов Арсений. Прения с греками о вере // Христианское чтение. Ч. II. — СПб.: Изд-во СПбДА, 1883. — С. 540–644.
20. Сысоев Д., свящ. Размышления о протопопе Аввакуме, церковной смуте и любви к Родине // Русский дом. — 2007. — № 4. — С. 48–62.
21. Флоровский Г.В. Пути русского богословия. — М.: Институт русской цивилизации, 2009.
22. Шахов М.О. Старообрядческое мировоззрение: Религиозно-философские основы и социальная позиция. — М.: Изд-во РАГС, 2001.